Мир приключений, 1929 № 02

— Нет… Я никогда не был женат… То есть, видите ли, два года тому назад я должен был жениться, но с моей невестой случилась трагическая история: она ослепла в самый день свадьбы…

— Как? Совсем ослепла?

— Совершенно. Потеряла зрение на все 100 %. Разумеется, мне это не помешало бы любить ее… Но она сама категорически отказалась. Она написала мне письмо, так как ей тяжело было бы меня видеть.

— Бедный, мне вас так жаль… И ее разумеется… Видите, я даже растрогана до слез. Ваша история напоминает мне развязку романа Диккенса: «Тайна Элвина Друда»… Помните?

— Да, мне эта аналогия также приходила в голову. Разрешите мне откланяться, уже поздно, — сказал Середа после печальной паузы.

— Заходите, будем друзьями…

— Благодарю вас, непременно…

— Марьюшка, подайте гостю пальто и калоши.

Час обеда уже прошел, но есть Софье Ивановне совсем не хотелось. Она взяла «Современную Утопию» Томаса Мура и погрузилась в чтение. После обеда настроение Софьи Ивановны резко изменилось. Она нервничала, не находила себе места и, чтобы несколько развлечься, решила пойти в балет.

Когда она уже оделась, услыхала в прихожей незнакомые голоса.

— Где тут помещаться-то? — говорил раскатистый женский голос. — Да разгрузи ты, мать, меня; эти проклятущие узлы все руки оттянули. А носильщиков брать не по карману.

— Да вы к кому, гражданка? — спрашивала Марьюшка.

— Здрасьте! Знамо, к мужу. Ведь здесь Петров живет? Петр Петрович?

— Здесь.

— Так чего же растобаривать. Мне на евоной службе адрес сказали. Ну, и веди прямо в спальню. А то малец совсем измучился. От Ялты дорога не близкая…

У Софьи Ивановны заныло сердце от предчувствия чего-то страшного. Она хотела выбежать в прихожую, но ноги ей не повиновались.

— Ты прислуга будешь? Как звать-то? А, значит тезки, — кричал прежний голос. — Да чего это Петруша-то не встречает?

— Петр Петрович уехатчи лечиться.

— Вот еще нежности…

Отворилась дверь и на пороге показалась довольно полная, очень бледная, но миловидная женщина, закутанная в вязаный платок и с ребенком на руках. За нею виднелось растерянное лицо Марьюшки.

— Вам что угодно? — дрожа спросила Софья Ивановна.

— Не видишь что? — Хозяйка приехала. Это, значит, столовая? Так… А здесь — спальня? Недурственно, мне нравится. А ты, неужто вторая прислуга? Или жилица? Да, да, помню, Петрушка писал, что сдает комнаты…

— Позвольте… Объясните мне… Кто вы, наконец? — лепетала Софья Ивановна.

— Говорю, хозяйка ваша, Марфа Саввична Петрова, дважды законная жена Петра Петровича: обзагшенная — раз, повенчанная для прочности — два. В прошлом году, аккурат в мае, в Ялте с Петрушей обзаконились. А это — наш наследник. Павлушенька, скажи: агу!.. Слышите, говорит: агу!.. Замечательно умный мальчик, весь в отца, a ведь только-только полгодика исполнилось. А вас как звать?

— Софья Ивановна… Петрова… Дело в том, видите-ли… что я тоже жена.

— Ничего нет удивительною, вы уже на возрасте. Под сорок, поди?

— Жена Петра Петровича — я! — истерично закричала Софья Ивановна. — В мае записались… И документы в порядке…

— А!.. Значит, по нынешнему — несколько жен… я не ревнючая. А в документы ваши мне начхать! За мною первенство. Покамест жила я в Ялте, вы тут валандались, мне же облегчение, а раз явилась к исполнению супружеких обязанностей— скатывайся, ищи себе нового любителя. Эй, Дарьюшка! Ребенку — кашку манную, мне — кофею покрепче, — в момент! Да дай-ка капот какой получше, вот вроде, как на заместительнице-то моей одет, уж больно ладненький.

Софья Ивановна хотела раскричаться, выцарапать этой краснорожей бабе глаза, вытолкать ее в шею за дверь, но ничего этого не сделала. Она заперлась в кабинет мужа, бросилась на диван и впала в жесточайшую истерику.

При новой хозяйке, к полудню того же дня, квартира Петрова изменилась значительно к лучшему, — приобрела более жилой вид. Спальня и гостиная, как флагами расцветились пеленками, развешенными на веревках. В кабинете весело шумели два примуса — с молоком и с кофе. Марфа Саввична в голубом шелковом капоте, который придавал румянец ее миловидному лицу, тут же в столовой занималась постирушкой. Маленький Павлик сидел на диване, в подушках, трепал книги и весело разговаривал сам с собою:

— Агу!.. А-гу-у!..

Новая хозяйка деловито покрикивала:

— Марьюшка, подбавь Павлику книжек из шкафа, что покрасивше… Выплесни корыто… Поторопи квартиранку, чтобы выезжала, — самим негде повернуться… Не смей форточку открывать, — дует. Пойсыйкай мальца, он чего-то хочет… Утюги перекалила — разиня… Пеленки не трогай, паленки дело ответственное, я сама… Ванночку нагрей, сейчас Павлика купать будем. Да не думай плиту затоплять, дрова-то ноне кусаются. Тащи ванночку в гостиную, там не дует… Да постучи погромче этой мадаме в дверь, пусть поторапливается.

Что? До утра? Не согласна. Я спать не могу, когда в доме посторонние. Некуда ехать? А что у вас гостиниц разве нет?

Софья Ивановна, так и не выходившая из запертой комнаты, бледная и подавленная, с распущенными волосами, рыдала, лежа на диване: