— Нет! Тут по правилу ничего ни у кого не спрашивают. Ты заявил тогда, что хочешь войти в нашу республику свободных китоловов, coбpaвшихся здесь, в этом далеком углу Гренландии, чтобы жить без жандармов, без повелителей, по закону, который мы сами себе создали. Я, начальник, выбранный общей волей, прочел тебе все статьи нашего закона и ты принял его. Тогда тебя назвали нашим братом. Тебе дали оружие, запасы провизии, одежду, сети, снаряжение, лодку, чтобы ты мог работать вместе с нами.
А в этом запертом шкафу, который находится в моем ведении, спрятана твоя часть консервов и напитков, которыми нас снабжает каждые шесть месяцев капитан брига контрабандистов в обмен на нашу добычу… Так чего же ты, фламандец, рычишь на меня, как зверь, когда я говорю тебе то, что должен сказать?
— Я не сделаю этого больше, начальник, — произнес, опустив голову, охотник.
— Так все забыто… Только, чтобы вперед этого не было!
Да вот еще трое наших возвращаются.
В широко открытую дверь вошли три человеческие фигуры, закутанные в меха, нагруженные мешками, лыжами, ружьями и гарпунами. А возле дома резкий голос Нарутчи и удары хлыста усмиряли хор собачьих голосов.
— Дверь! Нарутча, дверь! — рассерженно крикнул начальник.
Нарутча уже была в комнате и закрывала двери.
Пришедшие вылезали из мехов, из кожаных одежд, потом устало опускались на табуреты.
Иов склонился над своей книгой и, не поднимая головы, крикнул:
— Марк! Иди сюда!
Скрипнула в глубине дверь:
— Я тут, начальник.
— Олаф Норвежец, иди сюда, — приказывал начальник.
К столу подошел высокий худой человек, с суровым профилем и веснущатым лицом под светлыми волосами.
— У меня всего плохонькая шкурка тюленя — сосунка… мать нырнула, мне достался только малыш… еще пара зайцев и песец…
Иов записывал и ворчал:
— Жидко… Марк, забирай… в чулан. Следующий: Борнхольм Датчанин!
Другой высокий и худой человек подошел и заискивающе заговорил:
— Вот, начальник… Три моржа, моржовая шкура, две тюленьи шкуры и чудесная полярная лисица…
Не дожидаясь, чтобы произнесли его имя, канадец Руперт, маленький и приземистый, горделиво раскидывал медвежью шкуру.
— Этот голубчик стоит мне 5 выстрелов из карабина. А теперь, Иов, дай-ка выпить.
Эти слова всколыхнули всех. Охотники окружили стол.
— У меня язык лупится!
— А я так просто подыхаю.
— Пить!
— Тише! — крикнул Иов.
Он обвел взглядом окруживших его людей. потом нахмурил брови и как настоящий начальник, понявший, что на этот раз надо уступить, произнес
— Ну, будь по-вашему, выпьем.
Тотчас же раскатились крики:
— Ура, Иов! Ура!
Старик усмехнулся.
— Достань выпивку, Марк, сын мой. По бутылке на человека.
Четверо людей пили с жадностью, точно потребность в алкоголе мучила их уже долгие часы.
Марк вытащил из печи головню, залез на стол и зажег фонарь, спускавшийся с потолка на проволоке Неровный свет упал на листы книги, на которых Иов показывал свое искусство, и в комнате заколыхались большие тени.
Иов обратился к охотникам:
— Я обязан оказать нам… чтобы вы были в курсе дела… Марк, Нарутча и я чистили, приводили тут все в порядок, пока вы были на охоте и…
— И в этот день не было больше никаких событии…
Эта классическая формула — судовых записей, произнесенная хором, застала старика врасплох.
— Ах, шутники! — засмеялся он. — Не можете вы быть серьезными..
В это мгновение дверь широко раскрылась и в рамке ее появился высокий, лохматый силует, весь сверкающий от снега и инея.
— Привет всем! — и Джим Беннет вошел.
За его спиной Нарутча уже закрывала дверь. Питом, преданно и почтительно склоняясь, она стала возиться с пряжками и застежками его полярного одеяния. Совершенно равнодушный к ее услугам. Джим Беннет срывал с себя одну за другой части одежды и бросал их куда попало. Эскимоска ползала вокруг него на четвереньках, вертелась с движениями обезьяны, прислуживая ему с каким то благоговением.
— Как дела? — обратился к нему Иов.
— Я убил кита.
Ответом был общий взрыв восторга. Кита! Он убил кита! Ну, и храбрец! Ну, и охотник!
— Кит будет тонн в сто, — удостоил пояснить Беннет.
Тут настроение поднялось еще. Посыпались вопросы, которые Беннет удостаивал более или менее подробными ответами. Он говорил отрывистыми, ироническими фразами, награждая по временам суетившуюся возле него Нарутчу шутливыми ударами кулака.