Мир приключений, 1927 № 07

И действительно, казалось странным, что он мог без ненависти смотреть на индейцев. Но когда Ларкин поселился с еще нецивилизованным маленьким индейским племенем из округа Монтерей, были люди, которые говорили, что его следовало бы посадить в дом для умалишенных.

Как мог он находить удовольствие в обществе людей, причинивших ему столько горя? Когда Ларкин приезжал в Монтерей за покупками, находились такие люди, которые поворачивались к нему спиной и делали вид, что не узнают его.

Может быть это его задевало, а, может быть, и нет. Он был такой рослый, загорелый, недоступный и молчаливый.

Время шло. Индейский предводитель племени, хорошо известный в кабачке и игорных домах Монтерея, был найден в пересохшем русле реки мертвый, скальпированный, истерзанный. Конечно, не было поднято никакого шума. Но некие мудрые люди в городе много думали об этом, и когда Ларкин в следующий раз ехал по улице Альварадо, они внимательно всматривались в него и спрашивали себя, не являются ли их предположения настоящим объяснением того, что приводило в недоумение и их и других многих…

Еще один индеец был найден зверски убитым, и мудрые обитатели Монтерея ухмылялись.

— Теперь-то, — говорили они, — мы уже понимаем, что задумал Эб Ларкин. Он будет жить с этими индейцами, пока последний из них не будет найден мертвым и скальпированным.

Ларкин появлялся и снова уезжал. Он стал почти героем. Был убит еще один индеец. Кто-то из тех, кто поворачивался к нему спиной, предлагал ему теперь держать его лошадь, пока он сделает закупки.

Тот факт, что Ларкин женился на вдове третьего индейца и взял на себя попечение о ней и о ее маленьких детях, нисколько не повредило ему.

— Вы только подождите, — говорили мудрые люди, — и вы увидите, что он сделает с этой индианкой и ее ребятами. Он будет их бить, как имеет право бить муж у индейцев, и в один прекрасный день побьет их слишком сильно. Можно только восхищаться им, как он спокойно выжидал столько лет, чтобы отомстить им.

Но если Ларкин и бил когда-нибудь свою жену-индианку и ее малышей, то он, во всяком случае, не бил их до смерти. Племя ушло в менее цивилизованные места. Ларкин перевез свою семью в Монтерей.

У него было много золота и он купил дом, небольшой участок земли, и стал жить в стороне от других.

Понемногу вымирали старики, знавшие все подробности его жизни. И хотя на него и продолжали указывать, как на человека, видевшего своими глазами резню, история о нем стала туманной и безнадежно запутанной.

В Монтерее произошли большие перемены. Испанцы были обмануты и дни их прошли. Старые хижины сносились, и на их месте выростали коммерческие здания и другие ужасы американской архитектуры. А когда арестант в Сен-квентине признался, что он убил трех индейцев, мало кто уже вспомнил, что с этим убийством соединяли имя Эба Ларкина.

Умерла жена Ларкина. Все дети, кроме одной хорошенькой дочери, переженились и разошлись, каждый своей дорогой. Хорошенькая дочь осталась с Ларкиным, вышла замуж за красавца-испанца и превратила его дом и садик перед домом в кабачек. Она разжирела, стала бойкой, и дела ее шли отлично. Каждый вечер собирались веселые компании, ели, пили, беседовали, пели и даже танцовали. Тони, муж Тины, играл для гостей на гитаре. А старик Ларкин сидел в углу, молчаливый, задумчивый, быть может, не совсем в своем уме. Иногда он прикрывал глаза рукой, точно закрываясь от ужасного видения.

Но на него мало обращали внимания. Слушая отрыв;.и его истории, новоприбывшие сначала как будто бы стеснялись его присутствия, но скоро забывали про него.

Около 1921 года снова ожил интерес к истории Калифорнии. Вспоминали старые рассказы, в печати появились дневники и мемуары. Туристам советовали посетить кабачек Тины, где они могли увидеть настоящего очевидца настоящей резни.

Однажды вечером на автомобиле приехало четверо туристов взглянуть на Эба Ларкина и попробовать красного испанского вина в кабачке Тины.

Ларкин, по обыкновению, сидел в своем углу, а туристы выпили одну бутылку испанского красного и заказали вторую. Они чувствовали себя в романтической обстановке и языки их развязались. Они исподтишка поглядывали на Ларкина.

— Подумайте только, что видели эти старые глаза! — сказал один из них, и спросил Тину, открывавшую вторую бутылку вина:

— А сколько ему все-таки лет?

— Должно быть девяносто, — ответила Тина и вытащила пробку, издавшую приятный звук.

— Он никогда не рассказывает про резню?

Она пожала полными плечами:

— Я никогда не слышала.

— Приходится прибегнуть к помощи воображения, чтобы представить себе всю эту картину: повозки, запряженные волами, проходящими около мили в час, пыль, висящая над ними пологом, наступающая ночь…

— В книгах описывается, — сказал третий турист, — что резня чаще всего происходила, когда караван повозок тянулся по ущелью…

— С какой целью делались обыкновенно нападения? — спросил первый турист.

— Ради наживы, — ответил второй, — и ради удовольствия: даром получали ружья, лошадей, женщин…