— 324, — сказал он и вынул часы. Скоро будет большая станция. Можно пообедать. 325… Поезд идет ходко, ровно верста в минуту, Жбанков машинально, по привычке, вслушивался в разговор. Он тоже ждал этой станции, где встречаются поезда. Бессознательно следил за убаюкиващим ритмом колес, мысленно повторяя про себя:
— Температура… температура… температура… — На низких нотах отбивал жесткий тысячный. Ему вторил соседний, на более высоких:
— Тридцать семь и пять… Тридцать семь и пять… Триста семьдесят пять.
Жбанков даже привскочил на месте. Если бы кто-нибудь следил за ним в эту минуту, его инкогнито было бы разгадано.
— 375! Идиот! Как я не сообразил раньше? Сердце останавливается, температура 37,5 — поезд остановят на 375-ой версте! Ясно, как кофе!
Вагоны застучали по стрелкам. Поезд подходил к станции.
— Подсядет кто на этой станции или нет? — соображал Жбанков и мысленно принялся комбинировать дальнейший план действий. Ему неожиданно стал понятен взгляд одного из пассажиров, несколько минут тому назад брошенный на красную ручку тормозного крана. Таких случайных взглядов не бывает…
Скулович остановился и с улыбкой обратился к хозяйке дома:
— Пока мои пассажиры закусывают, с вашего разрешения, я также выпью стаканчик винца…
— Конец? — спросил слегка задремавший Кумов.
— Пока только маленький антракт, для подкрепления сил, улыбнулся Скулович.
— А вам уже, дяденька, приснился конец? Любопытно знать какой? — засмеялся Залкинд.
— Жбанков влюбился в блондинку и Кумова пригласили на свадьбу, — пробасил Гапченко.
— Угодно дослушать? — спросил Скулович.
— Просим, Иван Станиславович, — загалдели гости.
— Было часов восемь вечера, когда поезд двинулся дальше. Все пассажиры отделения, не исключая паралитика, побывали на станции. Теперь в отделении прибавилось еще двое. Один примостился у выхода на площадку, другой рядом с паралитиком на продольной скамейке. Это был широкоплечий, добродушный и красивый парень, с ясными, смеющимися глазами. Кожаная куртка ему, должно быть, досталась по наследству, была заметно узка и вот-вот грозила лопнуть по всем швам. Когда отворялась дверь из соседнего отделения, она неизбежно ударяла его по плечу. Парень только добродушно почесывался.
— Пересядьте, товарищ, сюда, пока вас не зашибли, — предложил, подвигаясь, пассажира лицом Чичикова
— Ничего, мы привыкши, — раскатисто ответил богатырь, скашивая смеющиеся глаза в сторону паралитика. Он осмотрел несчастного инвалида с головы до ног и, повидимому, остался доволен результатом своей наблюдательности.
— Что, брат, ручка не действует? — дружелюбно спросил весельчак.
Жбанков заметил, как при слове «ручка» один из пассажиров быстро метнул глаза в сторону тормозного крана. «Второй раз!» — отметил себе Жбанков.
— Ты ее, друг, на ночь водкой с перцем натирай, как рукой снимет. Со мной было такое! — подмигивая, советывал инвалиду веселый парень.
Инвалид что-то буркнул себе под нос и отвернулся. Второй из вновь прибывших — сутулый, с короткими щетинистыми усами, молча курил, пуская дым в раскрытое окно, и исподлобья посматривал на окружающих.
Толстяк с лошадиной челюстью закусывал, прикладываясь изредка к серебряному стаканчику. Он долго елозил на скамье, наконец не выдержал и, покашливая, заметил курильщику.
— Здесь отделение для некурящих, гражданин.
— Полагаю, и для непьющих также. Однако я не делаю вам замечания, — мрачно буркнул тот в щетинистые усы.
— Это дело особое… Мне-то все равно… Я вас жалеючи… увидит кондуктор — оштрафует…
— Заплатим… — Усач презрительно сплюнул.
Жбанков смотрел в окно и считал версты «351… 35… 353…»
То обстоятельство, что он не мог проверить в тексте телеграммы цифры — 35,7 или 37,5 — Жбанков решил обратить в свою пользу.
Решение, нужно отдать справедливость, гениальное. На этом и был построен весь дальнейший план.
Блондинка в пенснэ, с момента появления в вагоне веселого богатыря, буквально не сводила с него глаз. С ней творилось что-то необычайное. Она беспокойно вертелась на месте, невпопад отвечала на вопросы инженера, который усиленно за ней ухаживал. Наконец, тому надоело такое невнимание, он надулся и сердито засопел носом.
Чичиков в уголке слегка похрапывал после сытного обеда.
Жбанковым постепенно овладевало сладкое нервное волнение — волнение завзятого спортсмена. Он напрягал всю силу воли, выдерживая трудную роль. Малейшая оплошность перед решительным ударом могла опрокинуть весь план. Он еще неясно представлял себе, как все это произойдет, однако чутье прирожденного сыщика подсказывало успех задуманного маневра. В сущности, никем не было сказано ни одного руководящего слова, никто из пассажиров не обнаруживал подозрительного поведения. Не важно! Жбанков обладал интуитивной проницательностью. Он по двум трем беглым взглядам угадал автора шифрованной телеграммы и готов был голову прозакладывать, что не ошибся.
— Еле ползем, елки-палки, — весело тараторил красавец в чужой кожанке. Должно — подъем берем. Счас в поезд пешком можно влезть за милую душу. И место самое сходное — выемка и лес. Для бандитов ежели такое место, — прямо лафа.