Мир приключений, 1927 № 03

Офицер королевских войск, майор Джексон, находящийся при французских войсках в качестве военного атташе Англии, вышел тоже подышать свежим воздухом. Его не любят Здесь, в отряде, так как скрытая борьба между Англией и Францией За Ближний Восток и официальное положение, занимаемое майором, заставляют смотреть на него почти как на шпиона. Если, однако, любой из жителей этого селения за те же самые качества неминуемо отправляется под расстрел, то майор Джексон свободно разгуливает ночью по французскому лагерю, не вызывая ни в ком особого недоумения. Ему даже кланяются, и он отвечает со свойственной его нации чопорностью, и самоуверенность не покидает его ни на минуту. Он подсаживается на камень к Сангильеру и также молчаливо смотрит нареку. Капитан де-Сангильер любезно предлагает майору закурить. Все знают маленькую слабость капитана. Из своеобразного тщеславия, приправленного сознанием высокого престижа Франции, Сангильер всегда угощает англичанина особыми, отборными папиросами, которых он и сам не курит и которые держит исключительно, так сказать, для поддержания чести своей родины. И все также отлично знают, что скупой и расчетливый англичанин не закурит предложенной папиросы, хотя и возьмет, благодаря капитана в неизменно изысканных выражениях:

— Мерси, капитан, я только что курил, но ваш замечательный сорт заставляет меня совершить маленькую бестактность и взять папиросу с тем, чтобы потом вполне насладиться всеми ее качествами.

_{— Мерси, капитан, вашей замечательной папиросой я　предпочту насладиться дома.}　

На что капитан де-Сангильер отвечает:

— О, г. майор! Вы оказываете моим папиросам слишком много чести!..

Из черных бездн пустыни доносятся неясные звуки. Окрик часового, ночь, и безмолвие, безмолвие…

II

Лежа в далеко-выдвинутом секрете, Убинги слушал ночь. Эта ночь была не похожа на те ночи, которые знал Убинги в маленькой деревне Уам. Слишком просторная, слишком большая, незамороженная привычной извилистой стеной из зарослей и гор, она молчала, она пугала и заставляла замечать свое одиночество. Убинги тихонько вздохнул. Ему хотелось в свою хижину, к своей постели из сена и шкуры быка, к своей любимой жене и всей привычной и покойной обстановке сна, а вместо всего этого перед ним лежало длинное ружье с острым штыком, и туго набитый патронташ неприятно давил живот. Убинги тяжело заворочался. Он вспомнил, как сидел он в засаде у себя на родине. Он дрожал тогда от ненависти и злобы, а нож сам прыгал в его руках, порываясь к сердцу злейшего врага Уталы, сына Синга. Когда брызнула кровь, Убинги издал торжественный вопль… Все было так, как должно было быть. Но зачем ему теперь убивать и подстерегать людей, к которым он ничего не чувствовал, кроме пустого равнодушия — это было непонятно.

Белые! Их козни и выдумки!.. Ах, эти проклятые твари!

Уж если бы ему позволили распорядиться своим ружьем так, как он хочет, он с большим удовольствием употребил бы его против белых, чем пх неизвестных врагов. Они мучили его, презирали, не давали жить, наслаждаться!..

Кровь застучала у него в висках. Невыносимое желание опять увидеть свое поле, свое стадо, хижину, друзей, схватить и прижать к себе послушное тело одной из жен овладело им всецело. И чем сильнее бушевала в нем кровь, тем напряженней и стремительней становилась ненависть к белым. Он жалобно застонал. Никто не слышал его. Необъятная и немая над ним лежала ночь. Из-за тучи выскользнула луна и осветила бесплодную равнину. В зеленоватом свете мягко засверкали большие серые камни, отбросив от себя резкие тени. Все было мертво, пусто и беззвучно. И вдруг один камень ожил и зашевелился. Он лежал всего в нескольких шагах от Убинги и теперь ожив, двигался прямо на него. Убинги раскрыл рот от удивления. Таких чудес он еще не видал даже у белых.