— Когда я разстался с моею возлюбленною, я надел ей на шею жемчужное ожерелье, в котором каждая жемчужина была моей слезой.
— Это, наверное, приятно, — потягиваясь как львица, проговорила Неддема и вдруг прервала песню.
— Зейнаб! Приходил раб Керим Абдуллаха. Его господин зовет нас в гости.
Зейнаб не стал петь дальше, радуясь тому, что она оживилась.
Им подали паланкин и через час они были у Керима Абдуллаха.
По обыкновению вошли танцовщицы, но Неддема стала просить своего мужа позволить протанцевать ей. Сперва он оскорбился и решил дома ее наказать, чтобы она помнила, что теперь она придворная короля Хейяца, но друзья стали просить его и когда Керим Абдуллах сказал:
— Зейнаб! дети должны резвиться, когда захотят, — Зейнаб не мог дольше противиться.
Неддема встала с места и обратилась к своему мужу.
— Мой повелитель! я знаю только три танца, но они моего племени. Быстрокружный танец солнца, печальный и мерный танец луны и горестный, неподвижный танец смерти.
Зейнаб наклонил голову и молчал. Его род насчитывал более восьмисот лет, из его рода происходили короли и принцы Хейяца, а теперь его жена будет плясать при чужих людях. Хорошо, что это его друзья и его честь останется незатронутой.
Через некоторое время он услышал, как она потребовала цветов для танца любви и поднял глаза. Бисмилла! перед ним была бродячая бедуинка, но как она была прекрасна!
Керим Абдуллах встал с места и восторженно стал читать стихи.
— В корзине ее ладоней, при быстром танце, голова ее тяжела, как мир. Детский восторг освещает ее лицо и она протягивает нам свои ладони, душистые от роз.
Зейнаб опомнился и увидел, что рука его лежит на рукояти сабли и в упор на него неподвижно смотрят желтые, таинственные глаза Неддемы. Зейнаб что то хотел сказать, но над городом прогрохотал пушечный выстрел, потом другой, третий, и Керим Абдуллах засмеялся.
— А вот и военные новости. — Но лицо его стало серьезным, когда в комнату вбежал запыхавшийся раб и, низко поклонившись, сказал:
— Повелитель Хейяца, его величество король Гуссейн требует к себе принцев Керима Абдуллаха и Зейнаба-эль-Самара.
Керим одним гибким движением поднялся с места и, придерживая саблю, пошел к выходу, а Зейнаб последовал за ним. По темным улицам мимо них лились потоки конницы и Керим, командовавший лучшим полком кавалерии, объяснил Зейнабу.
— Это бедуины, которые будут сражаться с ваххибами, если начнется война. Здесь два племени, и пушечные выстрелы, очевидно, приветствовали их прибытие.
Керим и Зейнаб вошли в приемный зал, где молча прохаживались вожди бедуинов, вооруженные до зубов, и прошли в следующую залу. Негр остановил их, а через несколько минут ожидания к ним вышел престарелый Гуссейн в сопровождении двух европейцев. Это были английские дипломаты. Зейнаб и Керим высокомерно оглядели их, так как считали европейцев за варваров, и Зейнаб любил их называть ворами арабского наследства, при чем всегда перечислял науки и искусства, которые переняли европейцы у арабов, добавляя всякий раз, что наука доблести осталась для них недоступной. Оба склонились перед своим королем и Гуссейн приветствовал их отеческим поцелуем.
— Керим Абдуллах, ты примешь под свое командование четыре полка бедуинов, которые прибыли, и будешь ждать артиллерию. Она скоро прибудет, и он оглянулся на англичанина, который почтительно склонил голову, подтверждая сказанное.
— Можешь идти! — продолжал Гуссейн. — Впрочем, вы любите друг друга, как братья, и я разрешаю тебе остаться.
— Зейнаб! сын мой! я хочу дать тебе опасное поручение, от которого ты можешь отказаться.
— Мне нечего терять, отец мой — печально сказал Зейнаб.
— Ужели так скоро? — Медленно и грустно спросил Гуссейн. Зейнаб молча наклонил голову.
— В таком случае поезжай! Опасность излечивает храбрых. Я не дам тебе грамоты, так как ее могут увидеть и фанатичные ваххибы убьют тебя прежде, чем ты передашь ее Ибн Саиду.
При этом имени Зейнаб невольно вздрогнул от гордости и Гуссейн засмеялся.
— Я с удовольствием вижу, что ты такой же, как был. Поезжай завтра в Мекку, ты увидишь и услышишь все сам. А потом скажи Ибн Саиду, чтобы он не проливал напрасной крови.
— Напомни ему, что мои сыновья, эмиры Ирака и Моссула, опираются на помощь англичан, и скажи ему, чтобы он не рассчитывал на полмиллиона ваххибов в Индии, так как там эти сектанты давно усмирены и подавлены, и его угрозы в этом направлении не лишат меня дружбы европейцев. Скажи ему, что я, халиф правоверных, в последний раз предлагаю ему мирные переговоры или — бисмилла! Пусть нас рассудит меч! Ты все запомнил, сын мой? Ступай! — Гуссейн поцеловал Зейнаба, ставшего на колено, и посол вышел, не бросив на англичан ни одного взгляда.