Мир приключений, 1925 № 01

В последний вечер, который мы провели в море, Петерс выболтал свой секрет. Ночь была лунная. Море и небо как-бы сплелись между собой в серебристую ткань. Стоял полный штиль, и я развел пары во втором котле, чтобы прибавить ходу. Мы были слишком близки от нашей цели, чтобы мешкать. Мы сидели на люке, так как я хотел следить за нашим курсом. Мы мирно покуривали трубки.

Петерс первый нарушил долгое молчание.

— Вы умеете держать язык за зубами? — внезапно спросил он с некоторым оживлением.

Боюсь, что я не поощрил его к откровенности:

— Если я должен держать его за зубами, то я не вижу, почему бы вам того же не делать, — ответил я коротко.

Но он не мог уже удержаться.

— Слушайте! — сказал он. — Мне надо с кем-нибудь поговорить. Поверьте, у меня точно крылья выросли. Вы немного смыслите в жемчуге, не правда ли?

Я никогда не скрывал того, что не любил жемчужин, даже боялся их. Лучше бы их на свете не было. В них есть что-то безумное. И опять я не-стал поощрять его, хотя у меня и отлегло от сердца, когда я увидел, что он хочет говорить не о Симпсоне.

— Если я не вам расскажу, то скажу кому либо другому, не столь безопасному. Иногда мне кажется, что вы слишком порядочный человек для этих краев, Чайлдерс.

Он был как школьник. Я никогда не видел его таким человечным. Он зорко огляделся кругом, чтобы удостовериться, что никто из «боев» за нами не подглядывает, но, кроме рулевого у колеса (у штурвала), они все были на носу, приводя в порядок свой скудный праздничный наряд для предстоящего спуска на берег. Сняв с шеи замшевый мешечек, он выкатил из него жемчужину к себе на ладонь.

Я также выругался, увидев ее, как сделал бы всякий другой на моем месте, но в то же время я содрогнулся. Это была самая злодейски прекрасная вещь, какую я когда либо видел. Это была настоящая морская Саломея. Я боялся ее и боготворил ее. Лицо Петерса горело страстью любовника или фанатика.

— Как вы ее назвали? — спросил я. Всякая похвала казалась мне неуместной. Эта жемчужина была для меня живым существом, а потому совершенно естественно было спросить ее имя.

Петерс, казалось, нисколько не удивился этому вопросу.

— Я называю ее «Жемчужина Раздора», — просто ответил он.

Никогда нельзя сказать, что скрывается в человеке, пока не заглянешь ему в душу. Возьмите, например, этого самого Петерса, необтесанного, исковерканного жизнью человека, а ведь нашел же он для этой жемчужины единственное имя. в котором выражалась бы ее бурная красота.

Я кивнул головой.

— Вы только представьте себе, — сказал он. усмехнувшись, — сколько бед она принесет с собой на землю Не одно сердце разобьется из-за этой хорошенькой безделушки, которую я собираюсь продать человечеству.

Он быстро сунул ее опять в мешечек, как бы боясь, что она меня заворожит своими злыми чарами, и снова скрылся в своей обычной скорлупе, как закрывается карманный нож. Он с жадностью пустился в догадки об ее возможной стоимости, стараясь меня уверить, что море ее послало ему, чтобы увенчать его благосостояние.

А я, я соглашался с ним, хотя, право, я бесхитростный человек, и он не ошибся, выбрав меня, в поверенные своей тайны. Признаюсь, я был рад, что не видел больше этой жемчужины. Мне уже начало мерещиться, что я вижу, как она светится сквозь его рубашку. В этот вечер, прежде чем завернуться в одеяло, я здорово клюкнул, чтобы иметь возможность заснуть, но даже и во сне меня беспокоил длинный ряд мрачных видений.

Пораженный смертью Симпсона, я не мог освободиться от чар этой жемчужины, ворочаясь с боку на бок на своей постели.

Для меня, поистине, было облегчением, что с рассветом дня мы пришли в Самараи, где, занятый делами, я только заметил спину Петерса, который удалялся по обсаженной кактусами дороге, в направлении гостиницы, крытой железом.

Пароход в Австралию уводил на следующий день. Я преднамеренно не пошел его провожать, но, стоя в темном углу судна, я видел, как он, проходя мимо нас, махнул мне рукой.

Петерс покинул Санта-Джозефс совершенно внезапно и стремительно, как и все мы, когда отправляемся на юг.

Заведутся у нас денежки, опротивеет нам вдруг это место и тогда — давай бог ноги. Тогда не найти парохода, достаточно быстроходного для нас. Так случилось и с Петерсом: в его торопливости не было ничего необыкновенного. Он вышел из дому, как бы на прогулку, и оставил в Санто Джозефе все свое имущество. В Самараи он смог купить себе дорожный костюм для парохода, а все остальное в Сиднее. Там он и «загуляет» на несколько месяцев, а затем вернется домой.