Доктор Гансен, вы сами несколько раз протестовали против растрелов в Руре, и — если вы теперь считаете меня и мое возмездие несправедливым — скажите мне и я послушаюсь вас, и завтра уеду обратно на мою истерзанную и измученную родину. Доктор Гансен, я — в вашей власти!
Глава VII
Торжество комиссара Лекорба
Когда полицейские доставили комиссару Лекорб найденные карточки доктора Гансена, Лекорб позвонил в гостинницу «Савой».
Ответ был краток: В 7 часов доктор Гансен получил письмо. Без четверги 12 он вышел неизвестно куда. До сих пор его в номере нет.
Комиссар Лекорб взял автомобиль и поехал на улицы, где нашли карточки доктора Гансена.
Путь Гансена, отмеченный карточками, шел от башни Эйфеля дальше по бульварам.
Комиссар Лекорб медленно ехал, подбирая карточки. Сзади шел грузовой автомобиль с дюжиной агентов. Улицы были пусты и темны. При ярких лучах фонарей автомобиля Лекорба белыми квадратиками вырисовывались каждые три-четыре минуты визитные карточки доктора Гансена…
— Вы неправы, Вальтер Борнхейм! заканчивал свой ответ Гансен. — Я думаю, что несколько раз помог человечеству. Я несколько раз восставал против насилия. Но я сам никогда не прибегал к новым ответным насилиям. Лишние слезы, кровь и ужас не воскресят напрасно убитых. Вы неправы, уезжайте скорее… Уезжайте немедленно на родину. Боритесь делом боритесь словом, духом, волей, стратегией и мыслью!
Вальтер Борнхейм поднял голову.
— Хорошо, доктор Гансен. Через зять минут мы простимся с вами на вокзале…
В дверь постучали. Вальтер Борнхейм посмотрел на Гансена.
— Это не мои помощники сказал он. — Или вы…
Гансен вспомнил про карточки.
— Бегите в другую дверь! — сказал он.
В эту секунду пуля просвистела мимо уха Гансена. Вальтер Борнхейм опустился на кресло. В дверь стучали сильнее. Новые пули пробивали дверь. Он пытался приподняться с кресла, но схватился за рану и опустился опять. — Откройте, вот ключ, доктор Гансен! Все равно…
Гансен открыл дверь…
Комиссар Лекорб и агенты ворвались в комнату.
Глава VIII
Суд безумных
Процесс Вальтера Борнхейма длился месяц. Блестящая защита в лице док
дания. Суд приговорил отправить Вальтера Борнхейма — вместо виселицы — на всю жизнь в дом умалишенных в Сальпетриэр…
Лунною ночью, в палате тихих помешанных, черными тенями собирались больные. С безумными стекляными взорами, молчаливые, страшные и пригнувшиеся к земле они слушали нового больного.
— Понимаете, — говорил он хриплым голосом — понимаете… Кровь — они; кровь — я!..
Они пили кровь моей родины, я выкачивал их кровь… Мне не нужен их суд… Судите вы… Вы, запертые здесь в клетке, мешающие им пить чужую кровь… Среди вас — солдаты. Их учили проливать кровь моих братьев. Вы перестали это делать, вас посадили
война! Война!
В толпе — движение, кто-то вскрикнул, ему зажали рот, кто-то зарыдал…
— Вы знаете… Судите!..
Молчание… Высокий старик молча подошел к новому больному, встал рядом с ним, обвел безумными глазами толпу и сказал:
— Мы оправдали тебя!..
Новый больной жил недолго. Он умер от сердечного припадка спустя месяц по прибытии в Сальпетриэр в больнице.
Доктор Гансен через два дня получил от доктора больницы письмо:
Больной № 683 умер вчера. Перед смертью он просил передать вам, что его оправдали.
Это было второе извещение, полученное Гансеном от господина Вальтера Борнхейма.
КОНКУРС МИСТЕРА ГОПКИНСА
Глава I
Мистера «Гопкинса и К°» осеняет идея
Гопкинсу приснилась черепаха… В довершение — утром влетело радио о саранче исполинских размеров, разгромившей плантации канадской пшеницы. Конечно, последнее для «Гопкинса и К0» — пустяк, но настроение сверхмиллиардера сверхкапризная вещь.
— Хорош прогресс! — ворчал Гопкинс, — если насекомое побеждает труд нескольких тысяч человек.
— Культура, ползущая как черепаха! — продолжал он, вспомнив сон. И вдруг барометр настроения духа прыгнул на «ясно», ибо Гопкинса осенила идея.
— Мистер Браун! — только подумал он о секретаре.
Однако тот занял позицию, одинаково готовый боксировать или разбирать халдейские письмена, так как от патрона следовало ожидать всего.
Браун был настоящим секретарем миллиардера: говорил на всех языках, Объясняясь на некоторых из них для простоты знаками; бегло молчал; выжимал одной рукой сто кило; мог не мигая смотреть на солнце и произвольно бледнеть в восточных банях; обгонял на пишущей машинке техасский экспресс и, конечно, знал стенографию, которую изучал по образцам в России.
— Мистер Браун… произнес Гопкинс. Секретарь с ловкостью циркового фокусника выхватил пишущую машинку величиною с портсигар и, разместив на ладони, начал…
Через сорок секунд все было закончено. Гопкинс просмотрел и, возвращая Брауну, добавил:
— Во все газеты земного шара. До часу вы свободны.