Мир приключений, 1922 № 02

На вид «Граммофон веков» был неприятен — он напоминал гигантского паука, перевитого змеями-трубами. Из боков его, как мертвые рыбьи морды, неподвижно торчали широкие клещевидные рычаги. Всюду жесткой небритой щетиной волосатилась черная проволока, а к белой маленькой головке-верхушке машины с одним синим стеклышком-глазом была пристегнута большая и кривая раковина, похожая на ухо.

— Как тебе нравится? — потирал от удовольствия руки Кукс.

— Ничего, занятная штука, — неопределенно ответил Тилибом.

III.

«Граммофон веков» на работе.

Щупальцы, рычаги и трубы аппарата были приспособлены для укладки в ящик-футляр. В ящике «Граммофон веков» имел вид аппарата и был весьма удобен для переноски.

— Где начнем? — спросил Кукс.

— Где хочешь. Но испробовать надо основательно. Спешить некуда, денег за это не дадут, патент тоже не нужен. Нужно только представить Академии, а для этого не мешает хорошенько испытать его…

Шутки Тилибома не отличались оригинальностью — денег давно уже не было в употреблении, патентов тоже и даже остроты на эту тему никого не смешили.

— Да и хорошо, что нет денег, — вздохнул Кукс. — Во всяком случае лучше, чем получать субсидии от королей и богачей, будь они прокляты, и бывать за это на их празднествах и именинах, толкаться в свите дураков и ничтожеств, поздравлять, улыбаться, унижаться, льстить. Ах, на что ушла моя молодость?.. На какую чепуху!

— Ну, нечего, нечего, старик. Ближе к делу. Начнем.

— В кабинете я уже все выслушал. Вплоть до того, что говорили каменщики, когда складывали стены на постройке.

— А что они говорили?

— Судя по темам их бесед, дом этот строился лет за десять до торжества социализма. Прежде всего они, конечно, сквернословили. Затем двое ссорились из-за партийных разногласий. Потом подрались. Две пощечины звонко восприняты и отчетливо повторяются машиной. Затем постройка, очевидно, долго оставалась недостроенной и служила бойницей, баррикадой или чем-то в этом роде. Машина оглушительно стреляет, кричит, стонет и плачет на разные лады. Я думаю, что лет пять постройка пустовала — вероятно, в период революции, гражданских войн и упадка производства — потом ее достроили. С песнями достроили, со смехом, с бодрыми звуками охотного, радостного труда… Я слушал звуковую биографию постройки, эту симфонию строющегося дома с огромным интересом… Ну, идем, нам предстоит еще многое интересное…

— Если ты говоришь правду, то поставь аппарат сюда, в твою столовую, я хочу немедленно убедиться. Это слишком уже сказочно, — засуетился Тилибом. — Кабинет ты выслушал, а теперь послушаем столовую.

— Хорошо.

Кукс перенес аппарат, повозился над ним, отошел, сел и пригласил сесть Тилибома.

«Граммофон веков» задрожал, зашипел и начал…

Будничные слова, разговоры, восклицания, звуки шагов, хлопанье дверей, смех, плач…

Вдруг такой громкий детский плач…

— Это моя Надя плачет… — тихо сказал Кукс. — Она оплакивает смерть Мани, моей жены… А, вот, голос покойницы… Узнаешь?..

Талибом, бледный и взволнованный чудом, встал и слушал с раскрытым ртом. Из раковины машины ровно вылетали слова и фразы:

— Здравствуйте. Садитесь, пожалуйста. Здесь душно? — Я открою окно.

— Мой муж так занят.—

— Всегда, всегда занят.—

— Надя. Надя. Оденься теплей. Тысячи обыденных слов, фраз.

Но оба слушали, затаив дыхание.

И вдруг — крепкий, молодой голос молодого Тилибома:

— Мария Андреевна, Маня, Манечка, я люблю вас! Так люблю! Я не могу видеть этого старого дурака, вашего мужа, этого сумасшедшего!.. Как мне жаль вас… Майя, я люблю… тебя!..

Тилибом закрыл руками лицо. Кукс смотрел на пол. Машина продолжала вить нескончаемую ленту из слов, фраз, — четких, беспощадных, страшных и невинных. Разных.

В живой стенографии былого было, между прочим, и такое место:

— Кто тут был? Опять этот каналья Тилибом? Как надоела мне его бездарная рожа! Как надоела!

Это говорил Кукс, сравнительно недавно…

Пять часов пролетели незаметно… Друзья устали. Они выслушали многое нелестное о себе, сказанное в разное время устами обоих. Тилибом не раз пытался соблазнить жену друга, но оказалось, что ее соблазняли другие друзья…

По все это затмили слова и обстоятельства людей, раньше живших в доме. И на фоне звуков жизни, горя, радости, смеха и отчаяния — маленькими и неважными казались личные обиды или измены.

— Руку! — добродушно улыбнулся Кукс, подойдя к Тилибому. — Видишь, мы стоим друг друга. Но забудем об этом. Все это минувшее. Двадцать лет живем в царстве социализма, а все еще продолжаем быть маленькими, подленькими… По наши дети уже — иные… Твой сын, Тилибом, уже не таков.

— Да, Кукс, мой сын иной, а следующее поколение будет прекрасно. Уже сейчас, всего за двадцать лет, успел наметиться облик будущего человека. Нам, Кукс, будет казаться он несколько странным, но это неизбежно. Будущий человек будет наивнее нас, здоровее, крепче, чище, а, главное, счастливее, Кукс, счастливее.