— У нас с тобой один мир. То, что она с тобой сделала и что раньше сделали с ней, — это тоже чудо, только плохое, недоброе. И это тоже цена свободы. Ты не один. Каждый из нас, освободившись, оставил кого-то в тюрьме. Бог может все, грешник. «Все» — это следует понимать буквально. Но, по всей видимости, тебя Он очень настойчиво приглашает к соучастию. Ты был готов спуститься за ней в ад — поэтому именно тебе дано время на подготовку прорыва обратно. Понимаешь?
— А она… — Игорь облизал губы, — она спустилась за мной в ад…
— В твоей ориентировке сказано, что ты однажды бежал из-под стражи. Это она, да?
— Да. Понимаешь, она точно знала, что я промолчал. Меня бы не отдали в лабораторию, если бы считали, что я заговорю. — Он погрыз губы. — Я-то как раз в тот момент что угодно готов был сказать, чтобы меня напоили. Но видно, так сыграл им крутого парня, что убедил — и они меня списали. Она знала, что для нее опасности нет. И бросила все, чтобы не бросить меня.
— Ты понимаешь, что теперь твоя очередь? Тебе дан шанс. Тебе. Ты один можешь вывести ее из мрачного места, где плач и скрежет зубовный. Никого другого она не услышит и ни за кем другим не пойдет. Между ней и окончательной гибелью стоишь ты. Ну что, сложишь ручки и дашь себе провалиться к чертям в беспомощном состоянии? Они будут рады.
Наверное, это и есть «удар милосердия». Обиды не было. Может быть, потому что вода опять сомкнулась, а может быть, потому что на… физиотерапевта не обижаются.
Монах улыбнулся.
— Как себя чувствуешь? — спросил он. — Готов снять фиксаторы? Нам для начала нужно пережить это полнолуние. — Монах посмотрел на часы. — И ты сейчас должен решить, как для тебя лучше: в фиксаторах или на воле.
Любой, кто работал хоть цирковые номера, хоть трюки, знает, как опасно полагаться только на снаряжение. И как опасно не полагаться на него вовсе. А самое опасное — работать с непроверенной аппаратурой: никогда не знаешь, что она выдержит и когда подведет.
— Брат…
— Михаил, — напомнил тот.
— Брат Михаил… а какой у тебя стаж? Ты ведь уже давно человек. Ты меня вообще удержишь?
— Твои кости только что срослись, — сказал монах. — Соединительная ткань не затвердела. В случае чего я тебя сумею снова поломать. А подстрахует брат Мартин. Кстати, вот и он. — В дверь бункера решительно постучали, брат Михаил встал и открыл засов.
Увидев силуэт, почти полностью загораживающий закатное небо, Игорь подумал, что страховки должно хватить.
— Я поесть принес, — сказал двухметровый парнище. — Что еще?
— Возьми мотоцикл, сгоняй за сигаретами. Болгарские.
Игорь сначала не понял, зачем это, а потом вспомнил, что так и не выбросил пустую пачку. Значит, когда раздевали — нашли и сделали вывод…
Мартин кивнул и закрыл за собой дверь.
— Засов! — крикнул брат Михаил.
С другой стороны послышались торопливые шаги — брат Мартин возвращался, чтобы задвинуть засов.
— Капуцин, — проворчал монах, закрывая дверь со своей стороны. — И разгильдяй. Это синонимы.
Он склонился над Игорем и расстегнул фиксаторы.
— У тебя уже должны были зажить переломы. Вставай и ходи, грешник.
Игорь сел, растирая запястья. Брат Михаил тем временем взял пакет, принесенный Мартином, поставил на стол и раскрыл.
— Та-ак… огурцы соленые, картошка, пироги с вишнями… Пиво… Ты пиво пьешь, грешник?
— Пью, — сказал Игорь.
Уже два года он не пьянел ни от чего, кроме крови, но вкус пива находил приятным и считал этот напиток вполне подходящим для утоления жажды. Простой, человеческой. И простого человеческого голода заодно.
— Брат Михаил, а сколько нас таких?
— Арморацея знает. Мне известны два живых данпила, кроме вот этого грешника. — Он постучал себя по груди. — Над одним экзорцизм совершил, кстати, раввин. Ты третий. — Монах расставил на столе кружки и тарелки из облезлой тумбочки в углу. — Видел когда-нибудь слепорожденных, которым операцией вернули зрение, но они не знают, как им пользоваться? Их надо учить видеть. Одной способности мало — нужно, чтобы кто-то показал, как ею пользоваться. Так вот, я буду заново учить тебя радости. Иди сюда. Способность читать эмоциональный фон сохранилась?
Игорь кивнул.
— Отлично. Станет совсем плохо — цепляйся за меня. Просто считывай и принимай как свое. А теперь повторяй за мной: благослови, Господи, это пиво… И людей, которые его варили… и людей, растивших ячмень… И людей, которые будут пить его вместе с нами, ничего не зная о нас… И научи нас делиться пивом и радостью с теми, кто в них нуждается…
…Он сидел рядом с водителем и чувствовал, как встает солнце. Была такая манера у разных его компаний — сначала романтическая, потом ерническая — встречать рассвет. Предполагалось, что новый день может принести что-то хорошее. На этот раз — он действительно мог, но вот смотреть на этот самый день совершенно не хотелось. «Понемножку, — сказал брат гвардиан. — По чуть-чуть, Игорь. Будем отыгрывать у ночи по четверть часика».