— Кто-то из вас, — говорила Мэри, — потерялся в Междумире уже давно, другие — совсем недавно. Так вот, я здесь для того чтобы сказать вам: неважно, как давно вы потерялись, важно, что все вы теперь обретены — и я обещаю, что ваша смерть будет радостной и беспечной, начиная с нынешнего дня и до скончания времён. Вот для чего я здесь. Если божественное Провидение посчитало нужным разбудить нас до времени, значит, на то есть веская причина. И мы вместе выясним, что это за причина!
И тут, словно по воле того же Провидения, произошло нечто неожиданное: к ним стали прибывать другие послесветы! Вид у пришельцев был слегка загнанный, словно им пришлось долго бежать; если бы были живыми людьми, они бы потели и отдувались.
— Мэри? — воскликнул один из них. — Это Мэри! Смотрите! Смотрите! Это Мэри!
Новоприбывшие стали продираться между остальными послесветами и, добравшись до Мэри, кинулись к ней с объятиями, едва не сбив с ног. Она узнала их лица — это были её дети! Или, во всяком случае, то, что от них осталось. Всего несколько десятков. Некоторые принялись взахлёб рассказывать о покрытом щупальцами монстре, который прогнал их с детской площадки, но Мэри не придала их россказням никакого значения. Она хорошо изучила законы Междумира, а один из них заключался в том, что любая история вырастала в нечто совершенно невообразимое.
Если другие послесветы ещё не были убеждены, то с прибытием её старых подопечных вопрос решился. Любовь и почитание, которое выказали ей новоприбывшие, говорили в её пользу лучше любых её речей. Поэтому и Кошмарики тоже стали смотреть на Мэри как на посланницу Провидения.
— Всё хорошо, — сказала Мэри. — Всё хорошо.
И отныне будет ещё лучше.
— Надо убираться отсюда, — сказала Джил Джиксу, уведя его за миниатюрный Тадж-Махал, чтобы Мэри не могла их услышать. — Нам же необязательно идти в Город Душ. Мы можем отправиться куда угодно.
— Нет, — отрезал Джикс, и она взвилась.
— Да на кой оно кому сдалось — твоё дурацкое задание! Ты провалился. Всё кончено. Признай же это!
Джикс посмотрел на неё долгим взглядом. Затем протянул руку к её лицу, и хотя он ожидал, что рассерженная Джил отстранится, та закрыла глаза и замурлыкала.
— Пожалуйста, — произнесла она, использовав «волшебное слово», которого, как она утверждала, не было в её словарном запасе. — Пожалуйста, давай уйдём. Только ты и я. Я даже могу заняться фурджекингом, если ты захочешь.
Джикс должен был признать — это выглядело заманчиво. Но он не мог уйти сейчас. Ему надо было узнать, как повернётся всё дело.
— Может быть, скоро мы и уйдём. Но не сегодня.
Вот теперь Джил отпрянула, снова запылав злостью, что было для неё куда более привычно, чем мурлыканье.
— Почему не сегодня?!
— Потому что Мэри вполне может оказаться права. Gran Despetar, Великое Пробуждение — случай из ряда вон. Что дало ему толчок?
— Да нам-то какое до этого дело?
— А такое, что это может подтолкнуть её последовать за нами в Город Душ. Я всё ещё не теряю надежды, что она согласится.
Джил горько рассмеялась.
— Не знаешь ты Мэри!
— Не знаю, — подтвердил Джикс. — Но я знаю, что есть одна вещь, более притягательная, чем власть. Это... ещё бóльшая власть.
А в нескольких милях от них Милос метался по мёртвому банку и пинал всё, что попадалось под ногу: конторки, кассы, столы... Сломать он, конечно, ничего не мог, но всё равно пинал. Как он желал, чтобы хоть что-нибудь разлетелось в куски! Ему бы тогда сразу полегчало на душе.
На полу перед закрытой дверью хранилища сидел Лосяра. Он не переставая плакал с того самого момента, когда узнал о трагической кончине Хомяка.
— Он этого не жашлуживал! — выл Лосяра. — Он нитшего плохого не делал! Он делал только то, што ты ему прикажывал.
— Ну что ты разнюнился, рёва козлова! Это случилось, и всё, ничего теперь не вернёшь.
— «Рёва-корова»! — завопил Лосяра. — Это называется «рёва-корова»! Вечно у тебя всё не так!
Милос наподдал подвернувшемуся под ногу стулу, тот полетел в Лосяру, но Лосяра не уклонился, и стул не сломался... Что за проклятье!
— Сохрани свою злость для Майки! — рявкнул Милос. — Это он подговорил шрамодуха загасить Хомяка!
При упоминании имени Майки Лосяра сжал кулаки, и его свечение стало багровым от злости.
— Ненавижу! — прорычал он. — Убью гада!
— Он уже мёртв! — напомнил Милос.
— Тогда я шделаю так, што ему штанет ешшо хуже! Я его жагашу! — И тут Лосяра опять расплакался. — Не верю, ну, не верю, што Хомяка больше нет! Как я буду беж него?
Милос мягко похлопал его по плечу.
— Мы отомстим. Я обещаю.