Мир обретённый

В Междумире же скорбь вселенной проявилась просто и ясно. Молчаливый плач объял души. Он нарастал и вылился в судорогу боли. Да, боли, пронзившей каждого послесвета до самой глубины его существа. И с этой болью пришло неожиданное осознание, что случилось нечто непоправимое.

Осознание...

Мало найдётся на свете вещей столь же могущественных, как осознание; и оно эхом отозвалось во всех спящих без сновидений душах, ждущих перехода из мира живых в мир между жизнью и смертью. Внезапная волна прошла по междусветам, и независимо от того, как долго они спали, все они проснулись, как от толчка. Проснулись до времени.

Так произошло Великое Пробуждение — отзвук всеобъемлющего пароксизма вселенной, содрогнувшейся от скорби.

Очнулись и Междусветы Милоса в банковском хранилище. Они сели, и каждый начал гадать: где я? Как сюда попал?

Междусветы, бывшие на попечении Светящихся Воинов, в это знаменательное утро покинувших Аламо, внезапно встали на собственные ноги и принялись задавать те же вопросы.

И девушка в стеклянном гробу, одетая в великолепный зелёный атлас, открыла глаза и улыбнулась.

— Ну вот, — сказала она себе. — Теперь посмотрим, что я пропустила и чем надо заняться в первую очередь.

А в пыльной кладовке в подземельях Аламо всеми забытый Вурлитцер без монеты и без запроса заиграл «Канун Разрушения»[38].

ЧАСТЬ ЧЕТВЁРТАЯ Возрождение Мэри

Высотная музыкальная интерлюдия № 3 с Джонни и Чарли

— «Лондонский мост падает, падает, падает...»

Пение, решил Джонни-О, придумано самыми тёмными силами зла в качестве самой страшной пытки, подстерегающей душу в преисподней.

— «Лондонский мост падает...»

Джонни был твёрдо убеждён, что его мозг, вернее, память о мозге, изъели жирные междучерви, и всё, что осталось — это лишь призрачные дырки, какие бывают в швейцарском сыре...

— «Моя милая леди!»

...к тому же, возможно, затянутые паутиной.

Они облетели вокруг земного шара несчётное количество раз. Благодаря толчку, который дало им силовое поле гигантского мёртвого пятна, на каждом витке они отклонялись к югу миль на сто. «Гинденбург» по спирали приближался к экватору. В конце концов, он пересёк бы экватор и угодил бы на южный полюс, где и продолжал бы наворачивать круги до бесконечности.

— «Возьми ключ и запри её, запри её, запри её...»

С того судьбоносного дня, когда армия Мэри напала на поезд, Чарли и Джонни не имели никаких контактов со своими друзьями, и у них не было ни малейшей возможности узнать, чем же закончилось сражение. Ребятам оставалось только надеяться, что их жертва была не напрасной.

— «Возьми ключ и запри её...»

Шли недели, а вид из окон не приносил им ни надежды, ни утешения. Мёртвых пятен было мало, встречались они редко, и при виде их ребятам казалось, что это просто очередная издёвка холодного, недружественного мира.

— «...мою милую леди!»

И всё-таки даже со своей дырявой, затянутой паутиной головой Джонни‑О не достиг того абсолютно безмозгло-счастливого «запойного» транса, в который впал Чарли.

— Наверно, в этом есть какой-то смысл, правда, Чарли? Ну, то, что я не совсем такой свихнутый придурок, как ты?

Чарли отсутствующе улыбнулся другу и запел следующий куплет.

Но не успел он дойти и до половины, как переборку пересекла какая-то тень.

— Стой! Ты видел?

Чарли, должно быть, видел, потому что перестал петь. Поначалу Джонни подумал, что это, наверно, самолёт из живого мира, но, выглянув в окно, заметил, как мимо промелькнуло что-то непонятное. Многоцветье перьев, мощные удары крыльев. И ещё раз. И ещё.

— Слушай, Чарли, по-моему, это ангелы! Ангелы прилетели спасти нас!

В следующий момент он услышал что-то. Такой легчайший шлепок могли издать только ангельские ножки, грациозно коснувшиеся серебристой поверхности дирижабля.

И впервые за долгое-долгое время Чарли и Джонни посмотрели друг другу в глаза и согласно запели:

— «И уносимся мы в голубой простор...»

Глава 29 Великое Пробуждение

Мэри увидела, что над ней кто-то склонился. Лица послесветов были странно искажены, ведь она смотрела на них сквозь осколки бутылок, очковые линзы и прочие стекляшки разных размеров и форм — из них состоял ящик, в котором она сейчас лежала. Носильщики поставили ящик на землю и молча воззрились на Мэри. Она толкнула крышку, но та не подалась; поэтому Мэри, придав своему лицу самое приятное выражение, на которое была способна, обратилась к носильщикам:

— Извините, но не были ли бы вы так любезны снять крышку?

— Да, мэм. — Мальчик присел на корточки, дрожащими пальцами откинул защёлку, затем снял с гроба крышку.

Как только Мэри встала на ноги, половина окружающих гроб послесветов почтительно опустилась на колени — словно делать это было для них не впервой. Остальные стояли с растерянным, озадаченным видом, вздрагивая каждый раз, когда сквозь них проносились живомирные автомобили.