Мир неземной

У того в глазах стояли слезы, а на лице была маска, которую можно увидеть только у юношей – когда пришлось слишком быстро повзрослеть и пытаешься притвориться мужчиной. Я видела эту напускную суровость у ребят, которые толкали тележки с продуктами, отводили младших в школу, покупали сигареты родителям, пока те ждали в машинах. Мне до сих пор больно наблюдать такое притворное мужество, которое взваливает на свои плечи ребенок.

Нана сморгнул слезы и сел немного ровнее. Мягко убрал руку матери и положил ей на колено.

– Я больше не хочу играть в соккер.

В этот момент в автобус зашел один из судей. Увидел нас троих, сгрудившихся на сиденье, смущенно улыбнулся, снял ковбойскую шляпу с головы и прижал к сердцу, словно при исполнении национального гимна.

– Мэм, игра вот-вот начнется, а ребята спрашивают, почему звезда их команды не выходит.

Мама даже головы к нему не повернула, так и сидела, глядя на сына. Мы все замерли в полной тишине. Наконец мужчина понял намек, надел шляпу обратно и вышел.

– Ты же любишь соккер, – сказала мать, когда снаружи захрустел гравий.

– Нет.

– Нана, – резко произнесла мама, потом осеклась и так медленно выдохнула, что я подивилась, где же в ней прятался весь этот воздух.

Она могла рассказать Нана, что ради возможности его сопровождать лишилась дневного заработка, что уже ходила по тонкому льду с Рейнольдсами – ей пришлось пропустить две недели, когда меня рвало и пришлось вызвать скорую. Могла рассказать, что счет за лечение оказался больше, чем она думала, даже страховка не спасла. Когда пришел конверт, мама вечером сидела на кухне и плакала, уткнувшись лицом в халат, чтобы мы не слышали. Могла рассказать, что ей уже пришлось наниматься уборщицей по дому, чтобы оплачивать взносы на высшую лигу, а эти взносы ей не вернут, как и упущенное время. Сколько она трудилась ради того, чтобы поехать на автобусе, промучиться с шумной дочерью, а теперь еще выяснить, что сын за два часа каким-то образом догадался: отец не вернется.

– Мы придумаем, на чем уехать домой, – заявила мама. – Мы и секунды здесь не останемся, хорошо? Если не хочешь играть, то и не обязан.

Мы пешком отправились на остановку, и всю дорогу мама держала нас за руки. Нана не проронил ни звука. Кажется, я тоже. Чувствовала – что-то изменилось в нашей семье, и пыталась понять, какая мне теперь отводится в ней роль. В тот день я прекратила баловство и стала вести себя как паинька. Если мама и сердилась на меня за капризы, а на брата – за резкую смену курса, она ничего не сказала. Просто обнимала нас, сидя с непроницаемым лицом. А дома собрала все спортивные вещи Нана в коробку, запечатала и закинула в глубины гаража, чтобы больше на глаза не попадались.

Глава 16

Я пригласила Кэтрин на ланч в небольшой тайский ресторанчик на первом этаже факультета психологии. Заказ приняла работающая там грубая женщина, из-за которой прием пищи иногда казался наказанием, несмотря на то, какой вкусной была еда. Дожидаясь подругу, я вышла посидеть во дворе. Стоял прекрасный солнечный день. Такую погоду я часто принимала как должное, ведь здесь красота природы проявлялась словно бы играючи. А вот на Восточном побережье красоты добивались с трудом, нужно было смаковать каждый погожий денек, а воспоминания о них люди хранили, как трудолюбивые белки свои желуди, чтобы с их помощью переживать суровые зимы. В первый год в Массачусетсе, когда снега навалило по колено, я так скучала по Алабаме, что сама себе удивлялась. Мне хотелось тепла и света, как другие люди жаждут кофе и сигарет. Больная и вялая, я обратилась в службу психиатрической помощи и получила лампу дневного света, а потом часами сидела, глядя на нее, в надежде, что так обману организм. Якобы я вернулась в то место, где, как полагаю, мои предки впервые и ощутили эту потребность в тепле, – на ганский пляж, чуть выше линии экватора.

Кэтрин опаздывала уже на полчаса. Я начала есть, наблюдая, как двое старшекурсниц спорят на велосипедной стоянке. Было ясно, что они пара. Одна из девушек надела себе на запястье U-образный замок, а другая закричала: «Мне нужно сдать домашку в три, Тиффани. Ты же знаешь!» Тиффани, похоже, не знала, а может, ей было все равно. Она села на велосипед и за несколько секунд умчалась прочь, а ее подруга так и осталась стоять на месте. Затем огляделась, не стал ли кто свидетелем их стычки. Мне следовало отвернуться, не смущать девушку, но я продолжила пялиться. Наши глаза встретились, и лицо бедняжки стало таким красным, что я практически ощутила исходящий от него жар. Я улыбнулась, но, похоже, сделала только хуже. Я помнила себя в ее возрасте – когда кажется, будто весь мир вращается вокруг тебя и следит за твоими мелкими трагедиями. «У меня своих хватает, – хотелось мне сказать, – есть вещи похуже домашки в три и даже похуже твоей Тиффани». Она прищурилась, словно услышала мои мысли, а потом убежала.

Наконец появилась Кэтрин.

– Прости, прости, – повинилась она, садясь напротив. – Электричка внезапно решила сломаться.