Мир не меч

В воде она видела свою жизнь — он подошел к ней, заговорил, вместе они ушли с моста, чтобы никогда не расставаться. Они меняли города и дома, страны и континенты, за плечами оставались годы и лица, дни и радости, часы и горе. Они всегда были вместе. В любой стране их дом был наполнен светом и теплом, смехом и счастьем. У них было двое детей, а потом были внуки, а опустевший дом — последний, настоящий Дом — не казался им пустым, даже когда они остались там только вдвоем. Они жили долго — и, разумеется, умерли в один день. Просто тихо уснули на веранде в креслах-качалках, двое счастливых стариков, взявшихся за руки, и на лицах их играли улыбки.

В воде он видел свою жизнь — он подошел к ней, заговорил, вместе они ушли с моста. И была безумная ночь, и звезды падали вокруг их ложа в высокой траве, а наутро он ушел. Ушел, но на самом деле остался, его путь всегда вел только к ней, из самых дальних странствий он возвращался к ней и только к ней, и она всегда встречала его улыбкой, и теплом, и чашкой кофе, и ласковым поцелуем. А потом он опять уходил — где-то за дальними горами вновь разгорался пожар войны, и он был нужен, и он шел туда, где был нужен, а она ждала. И однажды он вернулся к ней навсегда — чтобы умереть на ее руках, и последнее, что он ощутил, было прикосновение ее прохладной руки к его раскаленному лбу.

Двое стояли на мосту, а потом разошлись.

Они прожили свою жизнь на этом мосту — что им еще было нужно?..»

Да уж, если я хотела от Города утешения, то я его не получила. Сравниваю сказку с предыдущей. Наверное, эта кажется автору куда более правильной, а конец — счастливым. Нет, такого счастья я для себя не хочу. Пусть будет доволен им тот, кто не умеет отличать вымысел от яви. А я, кажется, еще не до такой степени сошла с ума.

Раскачиваюсь на стуле, пытаюсь собрать в голове воедино все, что я уже услышала и увидела. Дважды я побывала на инициирующей завесе, дважды выбиралась оттуда без потерь. Если не считать шока от пережитого. На столе крошки от вафель, которые мы ели перед зачисткой. Я выкладываю их в узоры. Крест, звезда, крест...

«Они прожили свою жизнь на этом мосту». А мы проживаем сотни, тысячи жизней на каждой из завес. Достаточно только захотеть нового — и как по заказу в голове остается лишь несколько необходимых для очередного приключения сведений. Все остальное исчезает. И можно чувствовать себя молоденькой девочкой — или юным мальчиком, — бегать, драться, сворачивать горы и терпеть поражения. Все это кажется настоящим, единственным настоящим...

Под рукой — теплая чашка, на этот раз — белая с черным иероглифом, близняшка предыдущей. Толстые стенки, слегка потрескавшаяся по краям глазурь. Поверхность шершавая, словно к глазури был примешан мелкий песок. На темной деревянной столешнице стоит темно-голубое блюдо с фруктами. Яблоки, виноград, бананы, пара здоровенных персиков. Мандарины, киви. Протягиваю руку, беру мандарин, начинаю чистить. Длинные ногти с сиренью сейчас очень кстати — удобно подцеплять тонкую скользкую от брызжущего сока шкурку. Засовываю в рот кислую дольку, сосу, гоняя от одной щеки к другой.

Все кажется настоящим. Но только здесь, на верхней завесе, все настоящее. Реальное. А ниже...