Мир, который сгинул

Надо мной чья-то голова, вернее, не совсем голова. Противогаз. Он торчит из дыры в потолке. Плохие ребята его не видят, потому что над баром есть навес с надписью «Катири-кола» (за шрифт можно привлечь кого-нибудь к суду). Не-голова держится на широких плечах в оранжевой тюремной робе с капюшоном. Капюшон поднят. За мной шпионит оранжевый человек! Оранжеголовые шпионы! Кажется, есть даже песенка про человека с оранжевой головой. Увы, мелодию я забыл. Тихонько пытаюсь ее напеть, так чтобы солдаты Кемнер меня не услышали и не убили. Ла-ди-дам… Ой-ой. Оранжевый человек – мужчина, на шее видна щетина, и я чую его запах – умудряется принять встревоженный вид. У него неплохо получается, если учесть, что он без лица. Наверное, дело в позе. Старый добрый язык тела млекопитающих работает даже вверх ногами. Я перестаю мычать. Ли и Хепсоба во мне твердо убеждены, что сейчас не время для пения. Человек в противогазе окидывает меня взглядом, я тоже смотрю в его линзы, но ничего толком не вижу. (Хотя, надо отметить, у него между маской и капюшоном запеклась кровь, да и двигается он с трудом – стало быть, ранен. Возможно, мне лучше не видеть того, что под противогазом.)

Глазею на оранжевую голову. Интересно, она размышляет над тем, как меня сдать? Попробовать ее уничтожить? Нет-нет. Ведь это тайный враг Кемнер, хитрый и коварный, которого тут все боятся. О да. Машущий человек с дороги, который пытался нас сюда не пустить. Ладно хоть не говорит назидательно, что предупреждал. Вообще-то он ничего не говорит, этот молчаливый оранжеголовый в противогазе. Мы смотрим друг на друга. Я напеваю, но только мысленно. Опять доносится его запах, и на этот раз я чую кровь и что-то сладкое. Гангрена, стало быть. Оранжевый человек видит, как я скривился, и кивает. «Недолго осталось».

Затем он начинает водить пальцем по потолку. Кружок. Кружок. Две палочки, между ними еще одна. Он говорит иероглифами. Ни черта не понимаю. Кружочек. Палочки. План наступления? Часы? Красивый цветок? Шевелю мозгами. А! Кружок, кружок, палочки! ООН! Значит, это солдат. Попал в плен, но будет сражаться до последнего, потому что Кемнер засунула его друзей в холодильник.

У Кемнер есть оранжевый враг, ну или, по крайней мере, оранжевый не-друг. Это означает, что у меня появился оранжевый возможно-друг. Он мне подмигнул? Вполне вероятно. Хочется встать и заглянуть ему в глаза. Тут оранжевый показывает мне обе руки. (Как он там вообще держится? Может, ему помогают оранжевые друзья? Или он зацепился ногами. Наверно, у него длинные оранжевые пальцы. Фу.) Стучит себя по запястью, как бы показывая на часы, и снова поднимает обе руки, разводя пальцы в стороны. Десять. Десять минут? Десять секунд? Десять часов? Если так, то по какому времени – зулусскому или местному? Оранжевый втягивается обратно на чердак, в воздухопровод или что у них там сверху. Я остаюсь наедине с молотком, как вдруг слышу, что к бару идет человек. Я слишком долго пялился на оранжевого. Теперь мне надо действовать быстро – так, будто я не ранен. Может, в этом вся соль? Беги быстро, как борзая! Прямо сейчас. Да. Сейчас.

Наконец мой внутренний Джим Хепсоба берется за дело, и я начинаю двигаться. Боль непередаваемая. С рукой все нормально. Она сломана, но ничего не чувствует. А вот левый глаз вот-вот лопнет. Ой-ой. Он сделан из голубого огня, а рука по ощущениям расплывчатая. Сворачиваю за угол, залетаю обратно на склад. Я только что промчался, как ветер, по бару и подсобке, пользуясь сломанной рукой так, будто она цела, чувствая скрип костей и общую дурноту, но не обращая на это внимания. И вот теперь я вручаю молоток Джиму Хепсобе (Гонзо выглядит обиженным), он срывает с себя рубашку, чтобы заглушить шум, и начинает выбивать из стены стальной шнур. Через минуту все свободны, хотя безоружны и в наручниках. Я рассказываю им про оранжевого. Десять? Десять чего? Гонзо думает, что минут. Тобмори Трент освобождает Игона, а потом они с Ли как могут облегчают мои страдания: кладут руку в косынку из моей же рубашки. У Ли теплые пальцы, и я прижимаю ее ладонь к своему глазу. Помогает. Мы устраиваем короткий военный совет, во время которого все по очереди держат Игона, потому что он весь трясется и нуждается в любви, а мы никого не бросаем, ни физически, ни духовно, ведь мы – это мы и всегда будем собой. Тобмори Трент разбивает наручники.