Она вынуждена была сама положить его руки на свои бедра, Павел не смел. И затем уже села ему на колени, прижала голову к груди. Он почувствовал запах пота, смешанный с каким-то дешевым парфюмом, день был жарким, и этот запах разом завладел им. Он жадно вдыхал его, тычась лицом в подрагивающие груди, неловко пытаясь поцеловать их, ощущал языком выступающие на ее коже капли пота, слышал свистящее дыхание и чувствовал его на лице, — в те мгновения, когда поднимал голову, пытаясь встретиться с ней глазами, каждый раз неудачно.
Спустя минуту все кончилось. Резко и неожиданно. Она поднялась, встала пред ним, Павел едва разжал руки, чтоб выпустить ее, а затем неожиданно ткнулся лицом в юбку, снова сминая в поперечные складки, коснулся губами лона и замер так.
Она спросила: «Еще?», он несколько раз кивнул, его ответ она почувствовала телом. Она едва сдержалась, чтоб не вскрикнуть, и, сдержавшись, снова приникла к нему…
Это уже позже выяснилось, когда он стал вновь способен на логическое мышление и свободные выводы, что у нее родители на пенсии и двое детей от первого брака. И что Караев сам выплачивал ей что-то вроде дополнительного заработка, в три раза превышающий тот, что она получала в кассе, в соответствии с заранее оговоренными соглашениями. Что конкретно, какие пункты входили в соглашение, он не стал выяснять, не решился, оставив себе лишь догадки да несмелые предположения.
Его восторженное удивление сменилось разочарованием, а затем уступило место холодному расчету: раз платят, так не зазря. А потом он познакомился с Симой, и договор Караева просто вышел на долгое время из головы.
В дальнейшем они просто работали вместе, по-прежнему называя друг друга на «вы», при этом она звала его по имени-отчеству, он же ограничивался упоминанием лишь ее имени; общались, как два человека, получающих за свое общение заработную плату и не желающих ничего в этом менять.
Нелюбопытная секретарша сопровождала его и в поездках в Спасопрокопьевск, куда посылал его Караев «по делам фирмы». Первоначально в качестве ведущего на переговоры с Османовым, а затем, когда Павел достаточно освоился и перестал играть малопочетную роль «племянника своего дяди» и незаменимого, как и прежде, помощника. Караев по известным причинам, никому, кроме племянника, доверить присутствие на них не мог и, возможно, тревожась, сам звонил ему по два-три раза в день, особенно под вечер, узнавая, что и как. Павлу всякий раз хотелось спросить у своего дяди, помнит ли он, что в этом городке по-прежнему живут его родители, в нескольких минутах езды от представительства банка «Анатолия», в доме, выходящем окнами в тихий сквер. Но всякий раз разговор заходил о чем-то другом, более важном, вопрос этот так ни разу не сорвался с его уст. Может, и к лучшему.
Спрашивал только Османов, первым же делом; едва успев пожать руку Павлу, он немедленно осведомлялся о здоровье его отца и матери, все ли благополучно и не нужно ли что. Павел так и не узнал, насколько искренни были эти вопросы, чего больше в них было, почтительного любопытства или некоего расчета, пользуясь плодами которого, можно иметь более серьезную базу для своих притязаний.
Сейчас его уже нет на этом свете, вспоминать об этом, в сущности, незачем, разве как память о потере хорошего и внимательного собеседника, по-восточному учтивого и не лезущего за словом в карман.
И все же, как долго не звонит телефон.
Точно и в самом деле произошло невозможное. И ему теперь следует ждать возвращения своего шефа и дяди. Который немедленно сложит несложные фрагменты мозаики, уже, возможно, сложил…
Или те люди, что обещали начать процесс, завершили его, но не звонят лишь оттого, чтобы показать свою очевидную власть над ним.
Странно, подумалось ему, отчего же Караев смог так легко завладеть доверием и, как следствие, финансовыми потоками тех людей: Османова со товарищи. Ведь они же совсем разные, по характеру, по воспитанию, по происхождению — из разных тейпов, никогда не были знакомы, их дороги не пересекались даже. И, тем не менее, Караеву они доверились. Вложили свои сбережения в его проекты.
И исчезли.
Зазвонил телефон, оторвав его от нежданных мыслей.
Павел схватил трубку, в волнении он едва не выронил ее на пол, включил связь, почти крикнул «да».
— Надеюсь, вы одни? Мы можем говорить? — тот же голос. Столь же спокойный и уверенный в себе.
— Да-да, вполне, — он пока не понимал причину задержки, по голосу звонившего определить ее было просто немыслимо. — Я слушаю вас.
— Я хочу, чтобы вы запомнили кое-что, ваши действия на ближайшее время. Слушайте внимательно…
Иван бросился к выпавшему пистолету; описав после удара широкую дугу над плечом «близнеца», оружие теперь лежало под самой лестницей. Вороненая сталь тускло поблескивала в слабом свете.