Мир «Искателя», 1998 № 03

Он пошел на меня снова, и лунный свет высветил его лицо: холодная маска убийцы, лицо человека, который вознамерился убить и которого уже ничто не остановит. Я отпрыгнул, подкатился снова и врезал ему по изуродованному уху. Он что-то хрюкнул и потряс головой, вытянув вперед руки со скрюченными пальцами. Я не стал ждать его наскока, а сам бросился в атаку, нанося удары кулаками. Однако на этот раз мои удары не достигали цели, а его руки вцепились в мой пиджак.

Я резко выбросил вверх колено, но этот прием был ему хорошо знаком, и он повернулся боком, приняв удар на бедро. Он схватил меня за горло, а я врезал ему по ребрам. Он снова застонал, но его пальцы, как стальные крючья, впивались мне в горло.

Тут уж я по-настоящему пошел на него. Я понимал, что как только я дам слабинку, мне конец, а парализующие тиски на горле могли лишить меня силы за две-три секунды, если только я не оторвусь от него. Я заколотил его по ребрам, а потом, поскольку он так и не отцепился, ткнул пальцами ему в глаза.

Он резко вскрикнул, отпустил мое горло и отшатнулся. Я двинулся вслед за ним, колошматя его по корпусу. Он зажал глаза руками и уже не сопротивлялся. Сделать он почти ничего не мог, и я сбил его с ног. Он упал на колени. Смысла отбивать на нем кулаки не было, я отступил назад и ждал, когда он уберет руки от лица. Дыхание вырывалось из него короткими всхлипами. Он попытался встать на ноги, но это ему не удалось. Застонав, он оперся руками о землю, чтобы подняться, а я только этого и ждал, примерился и нанес сокрушительный удар в челюсть. Он упал назад, перевернулся, стал подниматься на ноги, потом упал и распластался.

Я подошел к нему и, увидев, что из уголков глаз у него сочится кровь, почувствовал к нему жалость. Я вовсе не собирался его так отделывать, но иного выхода не было — или его жизнь, или моя. Во всяком случае, я не убил его.

Наклонившись, я вытащил у него из брюк толстый кожаный ремень, перевернул его и связал руки за спиной. Своим ремнем я связал ему лодыжки.

Он был слишком тяжел, чтобы тащить его, а мне хотелось поскорее добраться до телефона и до пистолета. Я решил, что до моего возвращения с ним ничего не случится, повернулся и дунул к хижине.

Мне понадобилось две минуты, чтобы вторично разбудить Миффлина. На этот раз он казался сердитым, как оса, которую ударили мухобойкой.

— Ладно, ладно, — сказал я. — Тут у меня Дуэн.

— Дуэн? — Гнева в его голосе как не бывало. — У тебя?

— Да. Приезжай. Прихвати ребят и карету. Дайте мне хоть немного поспать сегодня.

— Дуэн?! Но ведь Брэндон сказал, что…

— Плевать я хотел на то, что сказал Брэндон! — заорал я. — Приезжай и забери его!

— Не кипятись, — покорно сказал Миффлин. — Я еду.

Когда я бросил трубку на рычаг, где-то на дюнах раздался выстрел. Я в два прыжка оказался у платяного шкафа, резко растворил дверцу и схватил свой револьвер 38-го калибра. Еще не замерло эхо выстрела, а я уже снова оказался у входной двери. Я не выбежал сломя голову на лунный свет, я постоял в тени веранды, оглядываясь по сторонам, но ничего не увидел и не услышал. Мне, однако, было как-то не по себе.

Затем где-то за пальметто заработал двигатель, и машина, быстро переключая передачи, уехала.

Я спустился по ступенькам веранды, держа пистолет на уровне пояса, прошел по садовой тропке и пересек залитую лунным светом полоску песка. Шум машины становился все слабее и слабее, пока наконец не замер совсем.

Добравшись до Бенни Дуэна, я остановился. Кто-то выстрелил ему в голову с очень близкого расстояния. Пуля вошла сбоку, и вспышка от пороха опалила его сплюснутое ухо.

Он казался совершенно безобидным и одиноким. И совершенно мертвым.

Я толкнул дверь с матовым стеклом, на которой золотыми буквами было написано: «Универсальные услуги», а в правом нижнем углу буквами поменьше стояло: «Директор Виктор Мэллой». Маленькая блондинка, сидевшая у нас на коммутаторе в приемной, робко улыбнулась.

— Доброе утро, мистер Мэллой, — сказала она, показывая красивые белые зубки.

У нее был курносый нос, а манеры, как у щенка. Чувствовалось, что стоит ее только погладить, как она тут же завиляет хвостом. Славная малышка. Восемнадцать годиков, и всего два кумира — я и Бинг Кросби.[4]

Две малышки, сидевшие за пишущими машинками, тоже блондинки и тоже щенята, улыбнулись, как улыбаются девочки-подростки, и тоже сказали:

— Доброе утро, мистер Мэллой.

Мистер Мэллой оглядел свой гаремчик и заметил, что утречко выдалось славное.

— Мисс Бенсинджер в «Каунти Билдингс», — сообщила мне оператор коммутатора. — Она, возможно, немного опоздает.

— Спасибо, Трикси. Я буду у себя. Когда придет, скажите, что она мне нужна.

Она одарила меня взглядом, который, возможно, и означал бы что-нибудь для меня, будь она на пару лет старше и не работай у меня, и повернулась на стуле, чтобы ответить на телефонный звонок.