Мир и хохот

Однако так же, как в приход Ольги, Станислав был неприступен, хотя и общался с гостями на своем уровне.

Он совершенно сбил с толку Ростислава, утверждая, что тот похож на смерть. Такое Славе не шептали даже черти во время сновидений.

Дальниев тем не менее не был смущен потусторонней развязностью Станислава и только внимательно его созерцал.

— Мы все-таки вернули вам мужа, Алла, — тихонько вставил Слава, когда Стасик вышел зачем-то из комнаты. — Но дальнейшее не в наших руках, ей-Богу, я это чувствую. Уж очень далеко ваш Станислав зашел.

Стасик, видимо, слышал последние слова, потому, когда вернулся, дико проговорил:

— Я не ушел. Я здесь, я здесь! Здесь так интересно, на земле. Людей нет, а существ много. И провалы. Ха-ха!

Впервые после возвращения в квартиру Станислав рассмеялся, и его хохот походил на крик птицы.

— Садись, Стас, — мрачно сказала Алла. И он покорно сел.

Моментами Алле казалась, что ярость бытия, мелькавшая порой в глазах великого Славы, заразит ее Стаса и вызовет взрыв или губы его захотят крови, крови жизни.

Но спустя мгновения чувствовала — поток идет в Стаса, но он сам вне его. И Алла молчаливо, незримо для других плакала, будто, несмотря ни на что, Стасик оставался тем, кем был для нее раньше.

Внезапно Дальниев спросил:

— Станислав, скажи, ты знаешь себя, ты знаешь, кто ты? Кто? Скажи.

Даже губы Стасика не дернулись, хотя бы чуть-чуть, от такого резкого вопроса. Он сразу, но медленно ответил:

— Этого я не знаю и не узнаю никогда. Да и зачем мне знать?

…Когда вышли прощаться в коридор (Станислав остался в комнате), на глазах у Аллы были слезы.

— Держитесь, Алла, — Дальниев посмотрел на нее. — Претерпевший до конца… Сами знаете…

И уже в дверях Дальниев заметил:

— Это не будет продолжаться долго. Скоро произойдет поворот — в ту или иную сторону…

…Алла теперь часто оставалась одна в квартире наедине со Станиславом. Зеркала упорно молчали. Андрей не выдержал: сбежал.

— Это уже не мой брат, Алла, — сказал он вместо «до свиданья». — Кому он теперь родня — не знаю. Скорее, таких существ, родственных ему, вообще нет в этом мире, во всем этом мироздании.

И ушел.

Но все же появилась другая помощь. От друзей. От Ксюши. Она ловила себя на том, что ей становится страшно со Стасом, когда она одна. В голову даже залезала иногда мысль, что он вернется в прошлое, которое изменили прямо перед его гибелью, и она увидит прежнего любимого Станислава, но уже мертвого, бродящего по квартире и отраженного в зеркалах в виде живого, живого Стасика, которого она познала в первый год их любви. Но любовь стала казаться ей полным безумием, наказанием Божиим за разделенность…

Только обезумевший от событий Толя, муж Ксюши, упорно твердил ей:

— Терпи, терпи и забудь о себе на время… Сам же Толя уже окончательно потерял свой практицизм.

Но сердечко Аллы порой замирало, когда она открывала дверь в комнату Стаса: вдруг поворот, и не в ту сторону, состоялся и она увидит вместо своего Стасика какое-то уму непостижимое существо, жуткое не агрессией, а своей внезапно раскрывшейся, как бездна, сутью…

Но Стасик пока оставался Стасиком.

И все же это происходило молнией, моментами. Очень помогали друзья — приходили Лена и Сергей, Ксюша, ее Толя и еще другие, даже дядя Валя, хоть и пропойца. Ночевали и верили.

Дни шли как на надежной лодке, но в океане.

И вдруг в один мрачновато-уютный день раздался телефонный звонок и голос Лены провозгласил, что пора Алле немного рассеяться метафизически и подвернулся глубинный случай: мы приглашены на чтение, причем какое — читать будет Царев, свое. А что свое? Ведь он из непредсказуемых.

Оказалось, приглашены Лена с Сергеем, Алла (но без Стасика, так лучше для него). Будут Дальниев и Филипов, Ростислав. Вероятно, кто-то еще. Встреча назначена на завтра, на чьей-то даче, недалеко, в районе Мытищ. Следовательно, состоится чаепитие в Мытищах, но мистическое. Один Царев чего стоит.

На следующий день они отправились в путь. Со Стасиком остался полуобезумевший, но ответственный Толя со своей Ксюшей.

Лена с Сергеем и Алла добирались с пересадками, в толпе измученно-спешивших людей. Лена видела тем не менее, по глазам, по ауре, что где-то в глубине, в тайне, в закрытых уголках души зреет у многих новая невиданная Россия. И дети тоже были участниками этой незримой тайны — не все, конечно, но встречи с грядущим были.

Наконец они приехали. Лесной участок, довольно великий, скромный домик. Оказалось, что дача — одного из друзей Царева, он отсутствовал, и Царев был хозяин.

Уже вечерело, но тьма почему-то наступала быстрее обычного. Их встретил Антон Георгиевич. «Я так и думала — Дальниев уже здесь», — шепнула самой себе Лена.

Но он провел их не в дом, а в уголок сада, где за устремленными в темные облака елями и соснами они увидели стол, стулья и тихие силуэты людей. Среди них был Царев, а на столе, видимо, лежала рукопись. «Сразу — чтение. Без всяких ненужностей. Погружение — и точка. Это по-нашему», — подумала Лена.