Мир, где нет тебя

– Звонили. Мама в восторге, а голос отца звучит устало.

– Владимир Иванович наверняка ждёт не дождётся, когда окажется на своей лесопилке и там отдохнёт.

– На работе спокойнее. Ты знаешь, что делать. А отпуск – это время неопределённости. Когда тебе никогда никуда не надо.

– Ты трудоголик, Ваня.

– Я люблю, чтобы всё было чётко и понятно. И в своё время.

Леся обернулась к нему и задорно улыбнулась.

– То есть, ты не планируешь взять отпуск в ближайшее время?

– А ты хочешь в отпуск?

– Конечно. Ваня, лето скоро закончится. А мы нигде не были.

– К морю хорошо ездить зимой. А сейчас и здесь жара. Озеро рядом. Зачем куда-то ехать?

– Господи, ты говоришь совсем, как Владимир Иванович!

– Как пенсионер?

– Точно.

Сизых печально вздохнул.

– Когда-то это должно было случиться.

Леся рассмеялась. Но всё равно Ивану почудилось некое напряжение в её смехе. Она кормила его завтраком, гладила его по голове, а думала о чём-то, что её совсем не радовало. И по тому, что молчала, Иван понимал, что не радует её он. Конечно, в последнее время он Лесю совсем не радовал, и не радовался сам. Он пребывал в состоянии близком к шоковому, он без конца злился и нервничал, думал о том, о чём думать не должен в принципе, и на привычную насыщенную жизнь у него не хватало времени. А ведь он слыл среди своих знакомых и друзей весьма энергичной жизненной позицией, и Леся, в своё время, именно это называла его главным достоинством. Говорила, что ей самой порой не хватает энтузиазма, а от него можно лампочки зажигать. А в последнее время он если и похож на лампочку, то мигающую. Причём мигающую в аварийном режиме «sos». Вот и сейчас, когда Леся подошла к нему, чтобы обнять, он ей это позволил, а вот от поцелуя увернулся. Якобы под благовидным предлогом и даже горячо похвалил её гренки. Но выглядело и звучало это, наверняка, глупо. Леся отодвинулась, спорить не стала, отвернулась от него, а Ивану в эти три секунды стало её жаль. И он решил не становиться окончательно скотиной и не притворяться дальше, что ничего не происходит, и сказал:

– Извини. Со мной в последнее время трудно.

– Ты с ней говорил? Она решила остаться?

– Это не так важно. Думаю я о другом.

– О чём?

Иван помолчал, жевал, после чего признался:

– К чему я пришёл за эти десять лет. К чему мы все пришли. Казалось, что столько перемен, свершений, стремлений, а потом совершенно неожиданно ты оказываешься на том же месте, с теми же людьми. И тебе всё также хреново. Словно всё было вчера.

Леся повернулась, смотрела на него и внимательно слушала. И было очень неприятно переспрашивать, уточнять, потому что почувствовала себя по-настоящему чужой в мыслях и всей жизни любимого мужчины, но всё равно сделала это.

– Ты о чём?

Сизых смотрел в стол и постукивал по нему сжатым кулаком. Снова думал о чём-то недоступном другим, непосвящённым. Секунда, и он поднял голову, расправил плечи, и взгляд его прояснился. А Лесе он даже улыбнулся и подмигнул.

– О своих изъянах. Они ведь у меня есть, с избытком. Ты же знаешь.

Леся знала. И знала, что его улыбка, которой он одарил её секунду назад, ничего не значила. Но давить на него побоялась. Понимала, что это было бы правильно, задать вопрос в лоб, расставить все точки и акценты, но было безумно страшно, что если она проявит смелость, то Ваня на самом деле захочет поставить точку. И это будет не многоточие, это будет точка в их отношениях. Которые, по всей видимости, отвлекают его от более важных размышлений и проблем. И Леся струсила. Она промолчала, ответила на его улыбку ничего не значащей улыбкой, и принялась убирать со стола. Как поступила бы любая идеальная жена на её месте. Правда, она не была женой. И идеальной не была. Она попросту трусиха, которая очень боится потерять человека, которого любит.