— А ты как думаешь? — неожиданно хрипло откликнулся парень; его лицо болезненно скривилось. Марина молчала, боясь взглянуть на этого нового, ранее незнакомого ей Трея, так непохожего на прежнего балагура и весельчака. Словно печальное лицо актера выглянуло из-под жизнерадостной маски шута. И девушка не знала теперь, что действительно искусственная личина, надетая для отвода глаз, а что — душа человека.
— Эта мерзость точно не поднимется? — Трей кивнул на отвратительную лужу, уже настоящий (или талантливо сыгранный?) Трей, стерший с лица боль и жалость. Только помрачневшие глаза смотрели на мир искоса и хмуро. — Не хотелось бы ночью носиться за ней по всему городу.
— Эта уже не встанет, — авторитетно пообещал Демиан, поднимаясь и отряхивая штаны от пыли. — Заклинание ее хорошенько приложило.
— «Сумрачная плеть»? — понимающе кивнул волшебник, доказав Маринину догадку об аналогии заклятья с этим садистским приспособлением. — И что теперь? К наставнику?
— Именно, и поживее. Происходит нечто очень нехорошее, и боюсь, что эта красавица — лишь первая капля. Дальше хлынет такой ливень, что никто сухим не останется. — Марина удивленно отметила, что на лице молодого мага промелькнула злая усмешка. От этого мрачноватого пророчества повеяло едким липким страхом. — Наш безупречный предводитель, похоже, не способен видеть ничего дальше собственного носа. Впрочем, — в голосе откровенно прозвучало злорадство, — уже перед самым его носом стало твориться такое, что еще совсем недавно было попросту немыслимо. Речная плакальщица в Телларионе — что-то новенькое. Если так и дальше дело пойдет, то Вечный Город перестанет быть надежной преградой для нечисти.
Весь путь до замка преодолели в угрюмом молчании. Демиана и Трея одолевали каждого свои, но одинаково мрачные думы. А Марине не давала покоя одна навязчивая мысль. Амулетов, защищающих от чар плакальщицы, не было ни у одного из троицы. Ее саму оградило от смертоносного крика порождения Тьмы колдовство не растерявшегося от этой неожиданной встречи Демиана. Трея спасла от сумасшествия несчастная любовь. А… Сам Демиан? Ведь у него тоже не было амулета! И наложить на себя чары он не мог, ему попросту не хватило бы времени. Тогда — что? Занятый собственной болью Трей не обратил внимания на эту странность. Но, если не заклятье и не оберег, тогда остается только… Любовь. Настоящее светлое чувство, которое даруется лишь раз в жизни и то не всем, а только тем, кто этого заслуживает. Настолько сильное и самоотверженное, чтобы оградить человека от черной злой магии, сохранить его волю, защитить сознание. Превратить убивающий душу дьявольский вопль в неприятный звук, действующий на нервы, не более того. Вот так загадка…
Глава восьмая. Полюбить врага
Каждый час, посвященный ненависти, — вечность,
отнятая у любви. (К. Л. Берне)
Любовь должна прощать все грехи, только не грех против
любви. (О. Уайльд)
Любовь — сила жизни. Любовь — правило для исполнения
всех правил. (Л. Н. толстой)
Жертвы, которые мы приносим, доказывают лишь,
сколь незначительной делается для нас любая другая
вещь, когда мы любим. (Ф. Ницше)
Слишком грустно, слишком тяжело… И тишина, странная, неестественная. Не-живая. Даже птицы умолкли, не поют больше своих мелодичных песен. Ветер затих, устав играть со звонкими гроздьями серебряных колокольчиков, что висят на ветках. Только что распустившиеся цветы сиротливо опустили головки — никто не любуется их праздничной, неуместной сейчас красотой. Дом, как и сад, молчит. Безмолвными призраками снуют слуги и домочадцы. Все остановилось, само время, казалось бы, течет медленно и неохотно, как густой тягучий мед.
Леди Эст`ель легкими, неслышными шагами прошлась между пышными ухоженными кустами, вдохнув тяжелый пряный аромат. Мраморная беседка, в самой глубине сада, скрытая нависшими ветвями, опустившимися как бессильные руки. Здесь ее никто не найдет. Только ее горе, но уж от него-то не сбежишь, как бы далеко она не ушла.
Девушка села на скамью, нервно теребя тонкими пальцами край траурной одежды. Ослепительно-белый, безупречный своей чистотой. Эльфийский цвет горя и вечной скорби. Цвет памяти, цвет потери и конца всего живого. Они, бессмертные создания, которым не грозит, подобно младшим их братьям-людям, гибель от старости и болезни, так же легко покидают этот мир, настигнутые метко пущенной стрелой, ударом меча, гневом непокорной стихии. И от того, что смерть забирает бессмертных, она становится еще страшней, а боль — сильнее.
— Леди Эстель, ваше горе — мое горе.