Мир богов - 2

Не знаю, что нашло на двойняшку. Она вскочила на ноги и, не выпуская моей руки, потянула за собой. «Ратуй, Хорс! Ратуй, Ярило! Ратуй, Даждьбог! Ратуй, Сварог! Ратуйте, сыны Ра[2]!» — закричала она так громко, что у меня заложило уши. Не успело отзвучать эхо её призыва, как солнце выкатилось из-за горизонта, и на нас обрушился столб яркого света, прорвавшийся сквозь пелену мрачных туч; причём центр золотого круга приходился на Тонанцин, недвижно лежащую на земле.

Тогда Алконост, протянув руки к солнцу, запела. И как запела! Я сразу вспомнила, что в мифологии её тёзку зовут птицей радости. Так оно и было. Голос сестры звучал песней весеннего ручейка, пробивающегося сквозь кружево подтаявшего льда. Такой хрустально-прозрачный и чистый, что наворачивались слёзы на глаза; и при этом душа полнилась таким восторгом, что, казалось, за моей спиной вновь развернулись крылья.

Завороженная волшебным пением я не сразу заметила, что Тонанцин очнулась и встала рядом с нами. Я покосилась на неё, и она с молящим выражением прижала палец к губам. Вопреки словам экономки, богиня выглядела значительно старше сорока лет. Это была хорошо одетая худощавая женщина, которой далеко за пятьдесят; на лицо ничего особенного, обычная индейская скво в возрасте; разве что глаза необычайно хороши — карие, с зелёными крапинками они были чисты и невинны, как глаза младенца. «Или как воровские глазки Альхена,[3] — с холодной иронией подумала я, стараясь подавить симпатию к богине.

[1] Нэхуель — ягуар, в переводе с индейского.

[2] Хорс, Ярило, Даждьбог и Сварог — все четверо олицетворяют солнце в различные времена года; это сыновья бога Ра, чьи владения они разделили между собой.

[3] Альхен, голубой воришка, персонаж Ильфа и Петрова в «Двенадцати стульях».

Глава 11

***

Пытки не кончались и следовали одна за другой. Чужая воля отказала ему в благодати беспамятства. Боль рвала душу и тело, от неё не было спасения; она накатывала волнами раскалённой магмы, и краткие мгновения между их приходами были его единственными передышками.

Но даже самые неутомимые палачи нуждаются в отдыхе, и уход истязателя был подобен величайшему счастью.

«Вифания!» — позвал Золотой император, придя в себя. Он попытался открыть глаза, но у него больше не было глаз, как не было ушей и языка; на их месте остались только чёрные ямы с осколками опалённых костей. Тогда он, собрав волю в кулак, снова попытался вырваться из плена.

Страшно изуродованное тело всесильного властителя Фандоры воспарило вверх; цепи загремели и до отказа натянулись, но не порвались. Хромоногий Гефест знал своё дело, его не зря прославляли как искуснейшего из кузнецов.

Охваченный отчаянием, Золотой император взревел на всю Вселенную, но магические подавители и здесь заглушили его крик, полный боли и беспредельной ярости.

Палач поёжился. Он чувствовал себя немногим лучше, чем пленник. Ведь гнев, как ни старайся, не вечен; стоит ему иссякнуть и совесть тут как тут, а она — справедливый судия и спрашивает строго. «За что ты с ним так?» — задаёт она свой беспощадный вопрос. «Это страх», — шепчут губы Зевса, но так тихо, что он сам себя не слышит.

Глава 12

ГЛАВА 28

Глава двадцать восьмая

Удар церковного колокола оборвал песню Алконост, и скуластое лицо богини, преисполненное благоговения, отразило такую глубокую печаль, что я ощутила неловкость при мысли о предстоящем разбирательстве с ней. И всё же, жалость жалостью, а она должна ответить за содеянное.

— Зачем вы похитили моих детей? — резко спросила я.

Вытерев слёзы, Тонанцин тепло посмотрела на мою двойняшку, и лишь затем перевела взгляд на меня, что вызвало дополнительный прилив раздражения. Нет, здесь не было ревности к сестре. В поведении богини я усмотрела то же отношение, каким потчевал меня Золотой император. К чёрту! Я больше никому не позволю относиться ко мне с пренебрежением!

— Не гневайся, дитя! — проговорила Тонанцин слабым голосом и бросила на меня молящий взгляд. — Я всего лишь хотела удержать тебя от опрометчивого шага. Нельзя тебе возвращаться на Фандору. Поверь, никого ты там не спасёшь, только сама погибнешь, на горе мужу и малым деткам.

Надо же, прямо-таки добрая фея, озабоченная благополучием крестницы. Вот только я ни на грош не верила в добрые намерения Тонанцин.

Проверяя, не обманывает ли меня внутреннее чувство, я заглянула в глаза древней богини, и меня передёрнуло от недоброго предчувствия. Нет, я не ошиблась, она не оставит в покое мою семью. Плохо! Можно защититься от людей, но от высших сил спасения нет. К тому же богиня земли может устроить что угодно, начиная с землетрясения и заканчивая потопом; или просто устроит нашествие ядовитых тварей в наш дом.