Мир без Солнца

Всякий раз, входя в Лабиринт, Майский испытывал странное, ни на что не похожее ощущение, — то ли ожидание того, что должно произойти что-то необычное, то ли предчувствие близкой беды. Он боялся, что свет, бегущий по периметру прохода следом за человеком, может внезапно погаснуть, и потому неизменно цеплял на пояс фонарь, которым ему еще ни разу не пришлось воспользоваться. Он никогда не отправлялся в путешествие по Лабиринту в одиночестве, как нередко поступал, к примеру, тот же Дугин, и надеялся, что ему никогда не придется этого делать. Всякий раз, когда профессор собирался войти в Лабиринт, неизменно находился вполне благовидный предлог для того, чтобы взять с собой спутника. Но самому себе Майский отдавал отчет в том, что в одиночку не смог бы отойти и на десять шагов от площадки, на которой располагались техники с оборудованием. Быть может, это были признаки скрытой клаустрофобии? Майский стыдился своей слабости и прилагал все усилия к тому, чтобы для остальных она оставалась тайной.

Но, когда Дугин предложил ему спуститься в Лабиринт, Майский не смог отказаться. Страсть исследователя взяла в нем верх над подсознательным страхом перед бездонными глубинами Лабиринта.

Вечером того дня, когда Дугин нашел в Лабиринте локус, они на пару засели в кабинете руководителя исследовательской группой. Через компьютер, имеющий выход на спутник, Дугин всего за полчаса наладил устойчивую связь с оставленным в локусе конектором. Но для того, чтобы войти в систему локуса, потребовалось значительно больше времени. Только ближе к полуночи по экрану поползла бесконечная полоса каких-то непонятных знаков и странных, абсолютно ни на что не похожих символов.

— Ты записываешь это? — срывающимся от возбуждения голосом, спросил Майский.

— Поступающая на экран информация защищена от перезаписи, — отозвался Дугин.

Он сидел возле экрана, неотрывно следя взглядом за ползущей строкой, как будто надеялся на то, что на него вдруг снизойти озарение, и он сумеет отыскать смысл в бесконечной череде незнакомых символов. О том, чтобы сохранить бесценную информацию для других исследователей, Дугин, похоже, даже и не думал. Для него существовало только здесь и сейчас. Он и Лабиринт. Только они вдвоем могли найти взаимопонимание, если только подобное вообще было возможно.

Не тратя время на дальнейшие разговоры с зачарованно наблюдающим за ползущей строкой Дугиным, Майский сам сбегал в лабораторию биофизики и принес оттуда видеокамеру с объемом памяти на двадцать четыре часа. Переведя изображение с экрана Дугина на соседний экран, Майский установил перед ним видеокамеру и включил запись.

— Что собираешься делать? — спросил он у Дугина, когда дело было сделано.

— Пока не знаю, — рассеянно ответил тот.

— Какие программы дешифровки ты пробовал?

На время оторвав взгляд от экрана, Дугин через плечо посмотрел на Майского так, словно хотел убедиться в том, что у него на лбу нет шрамов, оставшихся после удачно проведенной лоботомии.

— Что? — недоумевающе поднял брови Майский.

— Это, — Дугин пальцем указал на экран, — порождение чуждого нам разума. Мы не имеем представления, как выглядели те, кто создали Лабиринт. Не говоря уж о том, что их способ мышления мог опираться на систему, которая по нашим меркам является сущим бредом. Я не берусь даже примерно определить, насколько они опередили нас в развитии. Когда наши предки еще только висели на лианах, лениво протягивая лапу за бананом, они уже на собственном опыте убедились в том, что все есть суета сует, и решили уйти, оставив нам Лабиринт в качестве головоломки, которая, быть может, не даст нам сойти с ума от скуки. И ты полагаешь, что мы можем расшифровать извлеченную из локуса информацию с помощью примитивных программ дешифровки, которые были созданы людьми, чье ограниченное воображение не позволяет им заглянуть за рамки элементарной логики, которую они считают основой всех основ?

Майскому потребовалось какое-то время для того, чтобы осмыслить сказанное Дугиным.

— И что теперь? Просто сидеть и смотреть на ползущую по экрану строчку непонятных знаков? — спросил он, пока еще не понимая, как следует интерпретировать умозаключения своего коллеги.

С одной стороны, Дугин мог выдать столь длинную и замысловато закрученную тираду, поскольку и сам ни имел ни малейшего представления о том, каким образом можно подойти к расшифровке полученной информации. Однако, с другой стороны, у него могли иметься какие-то идеи. Или хотя бы предчувствие того, что разгадка где-то близко, что в данной ситуации тоже было весьма неплохо.

— Теперь мы, по крайней мере, знаем, что можем извлекать из локуса информацию, — Дугин весело подмигнул шефу. — Мы нашли текст на неизвестном нам языке. Теперь нам остается только отыскать свой розетский камень.

— Это может оказаться не смысловым письмом, а набором символов, задающих программу локуса, — заметил Майский.