Мир без Солнца

— В старые времена в таких случаях полагалось кинуть монетку.

— У монеты только две стороны, — заметил Кийск.

Философ озадаченно поднял брови — вопрос о том, какой общедоступный предмет можно было бы использовать для решения проблемы выбора между тремя равноценными возможностями, показался ему в высшей степени любопытным.

Кийск подошел к данному вопросу более прагматично.

— Следуйте за мной, Нестор, — сказал он, выбрав наугад средний проход.

Едва Кийск вошел в квадратный ствол прохода, как периметр стен, пола и потолка на метр вперед озарился ярким, неестественно белым светом, который удивительным образом совершенно не слепил глаза.

Сделав пару шагов по проходу, Кийск обернулся.

— Избавьтесь от пистолета, Нестор, — сказал он. — В Лабиринт не следует входить с оружием.

Леру послушно достал из кобуры пистолет. Посмотрев по сторонам и не найдя подходящего места, он положил пистолет на пол у стены, после чего следом за Кийском шагнул в проход.

Кийск шел, осторожно прижимая раненую руку к телу и даже немного припадая при этом на левую ногу, — после введения двойной дозы анальгетика боль в плече унялась, но любое неосторожное движение бередило рану, вызывая новый приступ тупой боли, растекающейся по всей руке, до самых кончиков пальцев.

Идя следом за своим провожатым, Леру видел только его спину и коротко остриженный затылок. Ему хотелось спросить у Кийска, каким образом тот рассчитывал отыскать путь к локусу, но философ никак не мог набраться решимости задать этот, казалось бы, вполне уместный в данной ситуации вопрос. Быть может, виной тому была уверенность Леру, что в ответ Кийск только молча пожмет здоровым плечом. До тех пор пока Кийск молчал, Леру все же мог лелеять надежду, что у его спутника, знакомого с Лабиринтом не понаслышке, имеется некий план действий, который должен в конечном итоге привести их к желанной цели.

Пару раз Леру, не останавливаясь, оборачивался, чтобы посмотреть назад. Если бы двойники следом за ними вошли в центральный проход, это было бы видно по светящемуся периметру, неизменно сопровождавшему любое передвижение по Лабиринту. Однако проход позади был таким же темным, как тот его конец, который звал вперед, в неизвестность, а может быть, и в никуда.

Леру старался не думать о том, где они сейчас находятся. В смысле, не относительно входа в Лабиринт и локуса, а относительно тех пространственных координат, которые могли бы определить их местоположение во Вселенной. Поскольку впереди и позади была только непроглядная тьма, казавшаяся осязаемой желеобразной массой, — липкой, холодной и влажной на ощупь, — не требовалось большого труда, чтобы представить себя выброшенным из жизненного пространства мироздания.

Когда Леру пытался исключительно для себя самого мысленно охарактеризовать то место, где они находились, ему в голову приходили только два слова: Нигде и Никогда. Вся его жизнь до момента прибытия на РХ-183 была лишь сном; то, что случилось с ним после разлома, можно было назвать горячечным бредом. Истинной сутью жизни было только происходящее здесь и сейчас: путь сквозь темноту по запутанным, постоянно меняющим свое взаиморасположение переходам Лабиринта, следом за провожатым, который, не ведая сомнений, сворачивал на развилках то в левую, то в правую сторону, как будто точно знал дорогу. И у каждого, кто вошел в эту жизнь, был свой Лабиринт, ключ к постижению которого кто-то называл Выходом. Правда, те, кто даже и не подозревал о том, что всю свою жизнь движутся по запутанному Лабиринту, сплетенному из реальности, сновидений и фантазий, называли смертью. В принципе, это было одно и то же, но, по сути, абсолютно не имело какого-либо рационального смысла.

— Не устали еще? — не оборачиваясь, спросил Кийск, оторвав философа от размышлений, которые, как полагал Леру, вот-вот должны были привести его к пониманию того, что лежало на линии терминатора, отделяющей мир сущего от сферы непознаваемого.

— А сколько мы уже идем? — рассеянно спросил Леру.

— Бессмысленный вопрос, — ответил Кийск. — Мы в Лабиринте, а здесь не существует такого понятия, как время.

— Но, по крайней мере, в субъективном плане…

Кийск не дал Леру возможности закончить фразу.

— Как вы полагаете, мы сейчас живы или нет? — спросил он.

— А разве у вас на сей счет имеются какие-то сомнения? — осторожно поинтересовался Леру.

— Если бы только сомнения, — усмехнулся Кийск. — Я почти уверен, что для любого из наблюдателей, находящегося вне Лабиринта, в данный момент нас попросту не существует.

— Но ведь кому-то известно о том, что мы сейчас в Лабиринте, — заметил Леру.

— Кому? — вновь усмехнулся Кийск. — Римским легионерам, пленившим Ганнибала после проигранной им битвы при Каннах? Или людям-ящерам, предки которых появились на свет в результате эволюционного процесса, который никогда не был осуществлен в реальных условиях?

— А как насчет людей из состава нашей экспедиции?

— Я не исключаю того, что в реальности никакого разлома вообще не происходило, — ответил на вопрос философа Кийск.

— Что же произошло на самом деле?