Мир без конца

Он ненавидел своего мастера. Учиться он начинал у отца Элфрика, весьма опытного Йоакима, которому довелось строить церкви и мосты в Лондоне и Париже. Старик охотно растолковывал Мерфину премудрости мастеров-каменщиков, те хитрости, которые мастера называли тайнами и которые сводились в основном к арифметическим формулам строительства, например к пропорции между высотой здания и глубиной фундамента. Цифры Мерфину всегда нравились, и он жадно впитывал все, чему мог его научить старый Йоаким.

Потом Йоаким умер, и ему наследовал Элфрик. Тот был искренне убежден, что главное для подмастерья – это научиться послушанию. Мерфина такое отношение злило, а Элфрик вразумлял его, кормя впроголодь и заставляя трудиться на морозе в скудной одежонке. Для пущего назидания строптивому юнцу круглолицую хозяйскую дочь Гризельду, ровесницу Мерфина, кормили сытно и одевали тепло.

Три года назад жена Элфрика умерла, и мастер женился заново – на Элис, старшей сестре Керис. Молва уверяла, что из двух сестер Элис будет попригожее: у нее и вправду были более правильные черты лица, зато ей недоставало обаяния Керис, а Мерфин и вовсе считал Элис дурой. Ей самой Мерфин, похоже, нравился ничуть не меньше, чем ее сестре, и потому юноша надеялся, что она заставит Элфрика обращаться с ним получше. Но случилось обратное. Элис как будто сочла своим супружеским долгом изводить Мерфина заодно с Элфриком.

Мерфин знал, что подобного обращения удостаивалось множество подмастерьев, и все терпели, поскольку без обучения у мастера доходной работы было не получить. Ремесленные гильдии сурово расправлялись с самозванцами. Никто в городе не мог начать своего дела, не вступив в какую-либо гильдию. Даже священнику, монаху или женщине, которым захотелось бы поторговать шерстью или сварить эль на продажу, пришлось бы идти на поклон к той или иной гильдии. А за городскими стенами работы почти не было, ибо крестьяне сами строили себе дома и сами шили одежду.

По завершении ученичества большинство подмастерьев оставались у своих бывших наставников и трудились как поденные работники, за плату. Немногим удавалось заручиться расположением мастеров и перенять дела после их кончины. Этот путь для Мерфина был закрыт. Юноша слишком уж ненавидел Элфрика и намеревался сбежать от того при первой же возможности.

– Давайте взглянем сверху, – сказал Годвин.

Все четверо двинулись к восточной части собора.

– Хорошо, что ты вернулся из Оксфорда, брат Годвин, – обронил Элфрик. – Но тебе, верно, не хватает ученого общества.

Ризничий кивнул.

– Тамошние учителя воистину поразительны.

– А студенты, должно быть, выдающиеся молодые люди. Хотя ходят слухи, конечно, об их дурном поведении.

Годвин скроил покаянную мину.

– Боюсь, отчасти эти слухи правдивы. Когда молодой священник или монах впервые покидает родные места, ему легко впасть в искушение.

– Но все же нам повезло, что у нас в Кингсбридже есть люди, обучавшиеся в университете.

– Очень любезно с вашей стороны.

– О, это чистая правда.

Мерфину хотелось крикнуть: «Да заткнись ты, подлиза!» Но таков уж был Элфрик: не слишком умелый строитель, работавший кое-как и мысливший убого, он отлично знал, как себя вести с другими. Мерфин видел собственными глазами, снова и снова, как мастер проявлял обходительность к людям, от которых ему что-то было нужно, и как он грубил тем, от кого ему ничего не требовалось.

Куда больше юношу удивлял Годвин. Неужто столь умный и ученый человек не видит Элфрика насквозь? Может, все дело в том, что человеку, которому льстят, лесть затмевает взор?

Годвин открыл дверцу в стене и начал подниматься по узкой винтовой лестнице. Мерфин испытал прилив воодушевления. Он любил блуждать по собору тайными ходами. Вдобавок ему действительно хотелось выяснить, отчего обрушился каменный свод.

Приделы представляли собой одноярусные пристройки по обеим сторонам центрального нефа. Над ними нависали сводчатые потолки с выступающими каменными ребрами. Над этими потолками лежала покатая крыша, что поднималась к основанию ряда верхних окон. Между верхушкой свода и крышей находился этакий треугольник пустого пространства, неразличимый снаружи. Именно туда и направились монахи со строителями, желая осмотреть разрушения сверху.

Через окна внутрь собора сочился тусклый свет, а Томас предусмотрительно захватил с собою масляный фонарь. Мерфину сразу бросилось в глаза, что, если смотреть сверху, своды над травеями немного различались. Крайний восточный свод был менее выпуклым, чем соседний, а следующий, частично разрушенный, тоже казался каким-то не таким, как остальные.

Проверяющие двигались по тыльной стороне, держась ближе к краю, где свод был прочнее, и подобрались, насколько было возможно, к разрушенной части. Свод строился точно так же, как и собор в целом, его камни скреплялись раствором, разве что потолочные плиты были тоньше и легче нижних. От основания свод шел почти вертикально, однако по мере подъема загибался внутрь и в определенной точке смыкался с кладкой, что тянулась от противоположной стены.