Интересно, кто еще обращался к настоятельнице? Из двадцати шести монахов шестеро были ровесниками Годвина – значит, это скорее всего один из них. На кухне помощник келаря Теодорик трудился подручным у повара. Может, это он заручился деньгами Сесилии? Годвин смотрел, как Теодорик выкладывает гуся на большую деревянную тарелку, где уже стояла миска с яблочным соусом. У этого брата светлая голова. Он вполне может оказаться его соперником.
Годвин понес угощение в дом настоятеля, изнывая от беспокойства. Он не знал, что делать, если Сесилия и вправду решила помочь Теодорику. Плана на подобный случай у него попросту не было.
В будущем Годвин хотел стать приором Кингсбриджа. Он не сомневался, что более Антония достоин этого сана. А успешный настоятель способен подняться выше: до епископа, архиепископа, а то и до придворного или королевского советника. Годвин лишь смутно представлял, как распоряжаться такой властью, но чувствовал свое высокое предназначение. Однако к этим высотам вели всего две дороги: аристократическое происхождение и образование. Он происходил из семьи торговцев шерстью; его единственной надеждой оставался университет. А для того ему нужны деньги Сесилии.
Монах поставил блюдо на стол.
– Но отчего умер король? – спрашивала Сесилия.
– Удар, – ответил Антоний.
Годвин надрезал гуся.
– Могу я положить вам немного грудки, мать-настоятельница?
– Да, пожалуйста. Удар? – недоверчиво переспросила Сесилия. – Вы говорите так, словно король был дряхлым стариком. А ведь ему было всего сорок три!
– Я лишь повторяю слова его тюремщиков. – Когда короля свергли с престола, он томился в заключении в замке Беркли, в нескольких днях пути от Кингсбриджа.
– Ах да, тюремщики, – повторила Сесилия. – Люди Мортимера. – Аббатиса не любила Роджера Мортимера, графа Марча. Он не только поднял мятеж против Эдуарда II, но и соблазнил жену Эдуарда, королеву Изабеллу.
Настоятель и настоятельница приступили к обеду. Годвин надеялся, что ему что-нибудь да останется от угощения.
– Вы говорите так, словно что-то подозреваете, – произнес Антоний.
– Ну что вы! Правда, кое-кто подозревает. Ходят слухи…
– Что его убили? Знаю. Но я видел тело, раздетое донага. Никаких следов насилия.
Годвин знал, что нельзя встревать в разговор, но не удержался:
– Молва уверяет, что, когда король умирал, его предсмертные крики слышала вся деревня Беркли.
Приор посуровел.
– Когда умирает король, слухов всегда предостаточно.
– Король не просто умер, – возразила Сесилия. – Сначала его свергнул парламент[8]. Такого прежде не случалось.
Антоний понизил голос:
– На то были серьезные причины. Совершен гнусный грех.
Это прозвучало загадочно, но Годвин знал, что имеется в виду. У Эдуарда имелись любимчики – молодые люди, к которым он, как утверждали, питал противоестественную привязанность. Один из них, Питер Гавестон, добился такой власти и положения, что возбудил зависть и недовольство баронов и, в конце концов, был казнен за измену. Но ему на смену пришли другие. Неудивительно, говорили люди, что королева завела любовника.
– Я в это не верю, – покачала головой Сесилия, истовая сторонница короны. – Может, разбойники в лесах предаются этим порокам, но особа королевской крови не может пасть столь низко. А есть еще гусь?
– Да, – ответил Годвин, пряча досаду, и, срезав последний кусок мяса, положил настоятельнице.
Антоний продолжил:
– Во всяком случае, новому королю ничто не угрожает.
Сын Эдуарда II и Изабеллы был коронован под именем Эдуарда III.
– Ему четырнадцать лет, его посадил на трон Мортимер, – откликнулась настоятельница. – Кто же станет истинным правителем?
– Нобили рады обрести спокойствие.
– Особенно дружки Мортимера.
– Вы хотите сказать – граф Роланд Ширинг?
– Он сегодня выглядел очень довольным.
– Но ведь граф не…
– … связан как-то с «ударом» короля? Разумеется, нет. – Настоятельница доела мясо. – Об этом опасно говорить, даже с друзьями.
– Воистину так.
В дверь постучали, и вошел Савл Белая Голова. Еще один ровесник Годвина. Может, это и есть соперник? Умный, способный, обладавший вдобавок существенным преимуществом – дальним родством с графом Ширингом. Но Годвин сомневался, что Белая Голова настолько честолюбив и желает отправиться в Оксфорд. Савл был набожен и робок, принадлежал к тем, кому смирение не вменяется в добродетель, поскольку подобное поведение для них естественно. Впрочем, как известно, возможно все.
– В госпиталь прибыл раненый рыцарь, – поведал Савл.
– Интересно, – отозвался Антоний, – но вряд ли настолько важно, чтобы позволять себе врываться в зал, где обедают настоятель и настоятельница.
Монах, похоже, испугался.
– Прошу меня простить, отец-настоятель, – пролепетал он. – Но возникли разногласия по поводу того, как его лечить.
– Ладно, гусь все равно кончился. – Приор со вздохом встал.