Мир без конца

Однако сегодня скорее всего будут говорить о политике. Вчера Антоний вернулся из Глостера, куда ездил на две недели хоронить короля Эдуарда II, потерявшего в январе трон, а в сентябре – жизнь. Мать Сесилия наверняка пожелает узнать придворные сплетни, сколько бы ни притворялась, что выше этого.

Сам Годвин размышлял о собственных заботах. Ему хотелось поговорить с настоятелем о своем будущем. Он выжидал удобный момент с самого возвращения Антония и уже мысленно приготовил речь, но пока ему не представилось возможности эту речь произнести. Он надеялся, что сможет заручиться вниманием приора сегодня днем.

Антоний вошел в зал в то мгновение, когда Годвин ставил на буфет сыр и чашу с грушами. Приор выглядел этаким постаревшим Годвином. Оба рослые, с правильными чертами лица, светло-русыми волосами и – как все в их роду – с зеленоватыми глазами, в которых проблескивали золотые пятнышки. Антоний встал у очага – в зале было холодно, а по старому дому гуляли сквозняки. Годвин налил дяде кружку сидра.

– Отец-настоятель, у меня сегодня день рождения, – проговорил Годвин, когда приор сделал глоток. – Мне исполнился двадцать один год.

– Верно. Я хорошо помню, как ты родился. Мне было четырнадцать. Производя тебя на свет, моя сестра Петранилла визжала, как кабан, которому в кишки угодила стрела. – Антоний поднял кубок за здравие Годвина и одобрительно оглядел племянника. – А теперь ты уже мужчина.

Годвин решил, что подходящий миг настал.

– Я провел в аббатстве десять лет.

– Неужели так много?

– Да, сначала в школе, потом послушником, потом монахом.

– Подумать только…

– Смею надеяться, я не опозорил свою мать и вас.

– Мы оба гордимся тобою.

– Благодарю. – Годвин сглотнул. – Дело в том, что мне хотелось бы поехать в Оксфорд.

Город Оксфорд уже давно являлся средоточием наук – богословия, медицины, права. Священники и монахи ездили туда обучаться знаниям и искусству ведения диспутов с преподавателями и друг с другом. В прошлом столетии ученые объединились в университет, и король пожаловал этому заведению право проводить экзамены и присваивать ученые степени. Кингсбриджское аббатство имело в Оксфорде свою обитель – Кингсбриджский колледж, где одновременно могли учиться восемь человек, ведя при этом жизнь, подобающую монахам.

– В Оксфорд! – повторил Антоний, и на его лице проступило беспокойство, даже отвращение. – Зачем?

– Учиться. Ведь монахам положено учиться.

– Я никогда не был в Оксфорде, но, как видишь, стал настоятелем.

С этим было не поспорить, но Антоний порою заметно проигрывал в сравнении с другими старшими братьями аббатства. Ризничий, казначей и некоторые другие братья-обедиентиарии[7] являлись выпускниками университета, как и те, которые врачевали. Они выделялись смекалкой и за годы обучения поднаторели в диспутах, а приор иногда выглядел рядом с ними не лучшим образом, особенно на заседаниях в здании капитула, куда ежедневно сходились все монахи. Годвин жаждал научиться той отточенной логике мышления и тому несокрушимому превосходству, какие выказывали оксфордцы, и не хотел становиться таким, как дядя.

Но сказать этого вслух он, разумеется, не мог.

– Я хочу учиться.

– Зачем учиться ереси? – презрительно справился Антоний. – Оксфордские студенты подвергают сомнению учение Церкви!

– Чтобы лучше понимать.

– Бессмысленно и опасно.

Годвин задумался, почему приор настроен столь сурово. Настоятель никогда прежде не выражал озабоченности по поводу ереси, да и сам Годвин ни в малейшей степени не собирался опровергать принятые доктрины.

– Думал, вы с матерью имеете на меня виды. – Монах нахмурился. – Разве вы не хотите, чтобы я достойно нес послушание и когда-нибудь, возможно, сделался настоятелем?

– Хотим, конечно. Но для этого тебе вовсе не обязательно уезжать из Кингсбриджа.

Годвина словно осенило: дядя попросту не желает, чтобы он слишком быстро вырос и обошел его, а если он уедет из Кингсбриджа, то вырвется из-под влияния приора. Жаль, что он раньше не подумал о возможных препятствиях для своих намерений.

– Я не собираюсь изучать богословие.

– Что же тогда?

– Медицину. Нам здесь часто приходится заниматься целительством.

Антоний надул губы. Годвину подумалось, что он нередко замечал схожее выражение лица у матери.

– Монастырь не сможет за тебя заплатить, – произнес приор. – Ты понимаешь, что всего одна книга, бывает, стоит целых четырнадцать шиллингов?

Годвин откровенно растерялся. Он знал, что студенты могут брать книги на время и нанимать при надобности переписчиков, готовых скопировать нужные страницы… Ну да ладно, это не главное.

– А нынешние наши студенты? – спросил он. – Кто платит за них?

– Двоим помогают семьи, одному – сестры-монахини. Мы платим за троих, но это предел наших возможностей. Если хочешь знать, два места в колледже пустуют из-за отсутствия средств.