А тем временем операция в ущелье продолжалась. Летали очень много и как- то раз, недели через полторы-две, приземлились на точку, с которой улетали на эвакуацию разведгруппы. Выключили двигатели, своего «правака» вместе с борттехником я отправил узнать, по какому поводу нас вызвали, снял свою летную куртку и в предвкушении короткого отдыха поудобнее устроился в кресле. Только задремал, вдруг слышу: «Ты – 490?…». С неохотой открываю глаза – у открытого блистера стоит офицер в звании капитана, лицо мне его запомнилось, не то обмороженное, не то обоженное. «Ну я, – раздраженно отвечаю, – чё надо?..». Капитан пожал плечами: «Да так просто, интересуюсь…». Офицер изчезает, я в блаженстве закрываю глаза и погружаюсь в приятную дремоту. Через некоторое время, сквозь сон ощущаю по колебанию вертолета, что на борт кто-то поднялся, и не один… Думая, что это вернулись Кондратьев с Комаровским, продолжаю дремать. Потом куда-то лечу, глаза открывать неохота, но приходится. Вижу, я на руках крепких молодых ребят, они выносят меня из вертолета, через площадку несут к кустам… Тут я окончательно просыпаюсь и пытаюсь вырваться из цепких объятий, но ничего не получается. Перехожу на мат, но мои похитители на него не реагируют… Они проносят меня через кусты, а там резиновый бассейн, в который они меня аккуратно окунают. Тут я уже окончательно рассвирепел: ну, думаю, пусть только живым на землю поставят – мало никому не покажется. Заносят в палатку, ставят на землю, передо мной появляется тот самый капитан, в руках держит стакан чистого спирта и говорит: «Давай, 490-й, давай, командир, выпей за наше спасение!». Ничего понять не могу, вода с меня стекает,, стакан перед лицом маячит. «Какое спасение?.. Идите вы на хрен со своим спасением», и пытаюсь вырваться из палатки. Капитан ловит меня за локоть и спрашивает: «Ты 490-й, бортовой 47?»… Я грубо напоминаю капитану, что этот вопрос он мне уже задавал. А он мне: «Командир, … не дергайся… помнишь, недавно снимал разведгруппу с ледника, долго не мог сесть, но все же сел, отдал нам снаряжение, забрал обмороженных и улетел… Помнишь?… Так вот перед тобой вся эта группа, которую ты спас… Они стояли вокруг меня с обоженными от мороза и ветра лицами и улыбались… Комок подступил к горлу, и подумалось, что ради этого стоит жить. Я их поблагодарил сердечно, поставил на стол стакан со спиртом, объяснив, что не могу, надо еще лететь и если даст бог когда-нибудь свидеться – то выпью с удовольствием. И такая возможность вскоре представилась: полк, в котором была эта разведгруппа, был выведен в Баграм на отдых, они нашли меня и мы посидели и вспомнили…
В одном из боевых вылетов в Панджшерской ущелье был сбит Ми-24 капитана Сатманова из состава Джелалабадского полка. Это произошло с левой стороны от входа в ущелье, далее кишлака Анова, в труднодоступном месте. Вертолет упал на расчет ДШК. Говорили, что это таран, но мне кажется – случайность. Для того, чтобы достать погибший экипаж, на место падения вертолета была выслана разведрота, которая с основного ущелья двинулась в горы, на запад, в район падения вертушки. Пока они дошли до места, потеряли только убитыми 18 человек. Душманы прекрасно знали, что «шурави» обязательно попытаются достать тела своих погибших летчиков, и в каждом удобном месте разведчиков ждала засада – отсюда такие тяжелые потери. Ребятам все же удалось добраться до упавшего вертолета, и при извлечении трупа командира произошел взрыв – тело было заминировано, погибло еще несколько бойцов.
Этот случай, как и предыдущий, ярко свидетельствует о том, что пехота и авиация стояли друг за друга горой. Взаимовыручка – дело святое. Когда ребятам было очень трудно, когда «духи» прижимали огнем к земле, не давая поднять головы, когда они оставались без боеприпасов, без воды и хлеба, когда надо было срочно эвакуировать раненных и убитых, мы авиаторы, несмотря ни на какие обстоятельства – вылетали, поддерживали их огнем, под страшными обстрелами подвозили боеприпасы и продовольствие, проводили эвакуацию. Они же при вынужденных посадках прикрывали нас всегда, в общем старались друг друга в тяжелейших условиях не бросать. Это был закон.