Минуя полночь

— Гордость. Надежду. Уравновешенность. Убеждения. Я приехал сюда в сорок седьмом. Потерял собственную ферму и свою семью. Помнишь, в тот год пронесся страшный ураган, было много жертв, — сказал он, опуская голову, как будто нехотя рассказывая ей о печали своего сердца. — Я очень любил сестру и не знал мужчины прекраснее отца Гила. Но, по-моему, их сын превзошел их обоих. Я знал его совсем еще ребенком. Видел, как он падает и снова встает на ноги. Но никогда не видел, как он опускает руки и сдается. Ему не всегда удавалось заполучить то, что он хотел, но парень всегда был благодарен и за то, что получал.

Она тяжело вздохнула. Сердце ее упало. Больше всего на свете Дори хотелось остаться здесь с Гилом и провести остаток жизни, придумывая, как заставить его улыбнуться. Она очень хотела сделать так, чтобы хотя бы одна его мечта осуществилась.

— Ты ведь уезжаешь, верно? — мягко проговорил Мэтью. — И не знаешь, как сказать ему об этом.

Дори посмотрела на него. Лицо старика светилось мудростью и добротой. Она увидела в нем понимание.

— Думаю, что мне придется уехать, — ответила она. — Мне здесь очень хорошо, но я не создана для того, чтобы болтаться без дела на ферме и печь печенье. Или вязать. А Гилу я не нужна. У него есть ты и мальчишки. Вместе вы — семья. Вам больше никто не нужен на этой стене. Да и мне здесь не место. Я человек городской. Врач. Я… я люблю Гила, очень люблю, но мы такие разные люди, и… наверно, мы просто не созданы друг для друга. Нам не быть вместе.

Он рассмеялся, и она вздрогнула от этого раскатистого звука.

— Прости, я не над тобой смеюсь. Меня просто удивляет, что ты смогла сказать все это. — Он восхищенно рассматривал ее. — Ты, конечно, умная женщина, но мне всегда казалось, что ты тот человек, который думает не мозгами, а сердцем.

Она снова взглянула на стену. На Джойс и Бет.

— Сейчас мозги и сердце говорят мне одно и то же.

— Правда?

— Я не то, что ему нужно. Я не смогла бы сделать его счастливым, — сказала Дори. На глаза наворачивались слезы. Она с мольбой повернулась к старику. — Я не хочу сделать ему больно, Мэтью. Что же мне ему сказать? Как объяснить все это?

— Скажи ему правду. Он все поймет.

И она сказала ему правду. После ужина, когда они вышли на крыльцо. И к ее величайшему облегчению — сразу же сменившемуся разочарованием, удивлением и даже непониманием, — он согласился с ней.

— Я рад за тебя, Дори, — совершенно серьезно сказал он. — Я подозревал, что ты чувствуешь по тому, как ты говорила сегодня, А вчера… Черт возьми, да я ни разу в жизни не видел ничего подобного. Все люди на ноле впали в панику, но только не ты.

— Ты тоже не паниковал.

— Еще как. Ты просто не давала мне времени завизжать, потому что я все время что-то делал по твоей просьбе. Ведь Джои мог бы потерять нечто большее, чем просто кисть, дожидаясь, пока кто-нибудь из нас сделает что-то путное. Но тут оказалась ты, вся в крови, спокойная, как удав, и все получилось очень быстро. Я… на это действительно стоило посмотреть.

Она улыбнулась и посмотрела на свои руки. Волшебные руки, умеющие исцелять людей. На глаза Дори наворачивались слезы. Она ощущала, как в сердце ее зарождается дикая боль и начинает раздирать его на мельчайшие клочки. И руки ее беспомощно упали. Они ничего не могли поделать с этой болью.

— У тебя настоящий дар, Дори. Его надо использовать. Это я понимаю. И восхищаюсь тобой, — сказал он. Потом, помолчав, добавил: — А знаешь, что мне больше всего нравилось в тебе?

— Что?

— Мы никогда не лгали друг другу. Мы всегда знали, что наши чувства по отношению друг к другу не могут длиться вечно. Мы шли на это с открытыми глазами, зная, что все это лишь временно. Не притворяясь. Не давая друг другу обещаний. Не сожалея ни о чем.

Не сожалея ни о чем. Сердце ее надорвалось и раскололось на две половинки.

— А мне очень жаль… — начала она.

— Чего?

— Что это не продлится дольше. Я… я буду по тебе скучать. Мне будет недоставать тебя.

— И прекрасно. Мне тоже будет недоставать тебя, — сказал он, притягивая Дори поближе к себе. Он закрыл глаза и старался продлить эту минуту. — Может, я вообще пропаду здесь один-одинешенек, и некому даже будет испечь мне печеньице.

Она улыбнулась. А на его лице улыбка медленно превращалась в горькую готовность принять решение. Он не умел, никогда не умел ладить с женщинами. Наконец ему страшно повезло и он нашел ту, которая стала много значить в его жизни. И, наверно, именно поэтому ее-то ему и приходится отпускать.