Минотавра (ЛП)

У писателя был огромный опыт путешествия на общественном транспорте; ему нужно было следовать зову своей Музы, а это был самый дешевый способ. Кроме того, ему нужно было увидеть жизнь обычных людей изнутри. Он воображал себя провидцем и, следовательно, искателем.

И чего же он добивался?

Истинности человеческого состояния.

Это был реальный мир - и часто красивый - с другой стороны окон в комплекте с табличкой, которая гласила: " Тяните красную ручку, чтобы разбить окно".

Автобус вонял. Это было единственное, к чему он не мог привыкнуть. Это был запах жизни и, в некотором смысле, запах истины - действительно, истины! - чего писатель жаждал больше всего на свете. У большинства людей были личные девизы, например: другой день - другой доллар, или сегодня первый день моей новой жизни, или каждый день я становлюсь все лучше и лучше. Но девиз писателя был таков: насколько сильна сила истины?

Это был не столько девиз, сколько универсальный запрос. Это было топливом для его существования...или оправдания.

Правда в том, что может существовать только в его суровых, обличенных словах, которые он читал сам себе. Черные чернила на белой бумаге...и миллион субъективностей между ними...

Это все, ради чего он жил как художник, и большинство людей могло бы посчитать это благородной целью.

Тем не менее, автобус смердел. Конечно, они все были вонючие в какой-то степени, но этот был хуже всех. Это был запах, который он много раз пытался обрисовать словами, и лучшее, что он мог придумать, было: грязные носки, смешанные с вонючими подмышками, сочетающие в себе запах грязного влагалища проститутки, впитавшего в себя что-то смутно сладкое.

Это была та сладость, которую он никогда не мог выделить и идентифицировать. Что-то напоминающие засахаренные кусочки папайи? Инжира? Или имбиря?

Запах был чем-то вроде этого, но он не был достаточно отчётлив. Неспособность определить его была одной из бесчисленных неудач писателя, и хотя он рассматривал неудачи, как нечто более важное, чем успех, это была конкретная неудача, которая всегда приводила его в ярость.

Рядом с ним сидела женщина неопределенной расы, она, должно быть, весила триста фунтов, если не больше. Ее руки были в обхвате больше, чем у писателя ноги. Она вошла в автобус на одной из остановок и, конечно, свободных мест больше не было. Женщина достала из своей сумки большой пакет фисташек и принялась их громко есть. Между звуками чавканья, удушливой вонью и охватывающей клаустрофобией писатель был готов выпрыгнуть в окно. Он посмотрел на часы Таймэкс Индинго и увидел, что было 6 вечера.

Один Бог знал, когда они приедут в Лексингтон.

На пластиковой спинке сиденья перед ним кто-то написал маркером: идеальный матч - твоя жена, мой нож, и чуть ниже приписал: убить всех белых, Ниггеров, Жидов, Муслимов, Индусов и Пидерасов!

Любопытно, подумал писатель. По крайней мере, американцы азиатского происхождения могут спать спокойно...

Толстуха рядом с ним перестала есть и уснула, ее пасть была разинута, словно воронка от взрыва. Писатель не смог удержаться; он достал свой фломастер и приписал: природа, как и внешность, является не просто ИММАНЕНТНОЙ проблемой сознания разума, но и проявлением в своем собственном праве субактуальной духовной реальности.

Супер, подумал он.

Именно тогда угроза потенциальной символики прижалась к его лицу, как липкая рука. Мои часы! Непрошеная мысль, пришла ему в голову.

Что заставило его так подумать?

Он снова посмотрел на свои Таймекс Индигло. С обратной стороны было написано: "8-летняя батарея", он помнил, что купил их восемь лет назад.

Что бы это могло означать?

Время вышло, догадался он.

Например, когда рассказчик фильма Бергмана говорил: " В полночь...воет волк", это означало что-то плохое? Глубокая литературная аллюзия, понятная только самым проницательным?

Или это была просто претенциозная какашка?

Переговорное устройство затрещало, и пробасил голос водителя: "Следующая остановка - Люнтвилль".

Писатель никогда не слышал об этом месте и обрадовался, когда выглянул в окно. Это напомнило ему о том шоу, которое он видел на кабельном канале о семье Аппалачей: ржавые трейлеры, полуразрушенные покосившееся дома, автомобили, стоящие на кирпичах. Многие дома, очевидно, все еще были заселены. Разбитая дорога пролегала через дикие леса с обширными запущенными сельхозугодиями, со стоящими на них измученными тракторами, алыми от ржавчины. Когда они проезжали еще один полуразвалившийся дом, писатель заметил, что вся семья сидела с каменными лицами на разбитом крыльце: пожилой мужчина в комбинезоне, потягивал прозрачную жидкость из банки, женщина с мужественным и обветренным лицом чистила листья кукурузы, их дочь, подросток в лохмотьях и мутных пятнах, засохших на груди, курила трубку, и голый грязный парень лет шестнадцати, сидевший на досках, вздрагивающий, как будто от болезни Паркинсона.

"Белое отребье", - подумал он.