Министр и смерть

Более-менее согласованно прозвучал первый залп. Когда я сфокусировал бинокль, дымка в окулярах рассеялась и контуры предметов приобрели резкость, поверхность моря стремительно рванулась ко мне. Даже самый первый поверхностный взгляд обнаруживал: никто из стрелявших пока еще не попал в цель, и бутылки по-прежнему стайками по трое, словно непуганые выводки водоплавающей птицы, подпрыгивали на волнах. Потом пошла более рассеянная стрельба, и, кроме лязгания затворов, до нас стали доноситься выразительные ругательства, разгоряченные крики и, мало-помалу, удовлетворенные возгласы. Пробудился охотничий инстинкт, и старуху Беату забыли. Хотя, думал я, если ее убийца и в самом деле находится среди тех, кто стреляет там, впереди, он, перезаряжая свое ружье, конечно, прекрасно помнит ту полутемную гостиную и тот свой точный выстрел...

Через пять минут экипаж лодки, обслуживавший министра юстиции, просигналил: все три его бутылки потоплены! Короткое время спустя довольно крепкие и смачные выражения со стороны Стеллана Линдена вкупе со взмахами рук с его лодки обозначили — он добился того же. Хюго Маттсон выскочил из-за своей ольхи и побежал мелкими шажками за линией огневого рубежа, раздавая стрелкам едкие замечания и, по-видимому, малодоброжелательные советы.

Через десять минут был дан отбой. Стрелки, не умудрившиеся утопить свои бутылки, поднесенные волнами совсем близко к берегу, были признаны руководителем стрельбы (министром юстиции) абсолютно безнадежными. Насколько я мог судить по результатам первого круга, хуже всех стреляли Барбру Бюлинд и Министр, и не намного лучше стреляла Сигне. Обслуживающий персонал в лодках, выловивший непотопленную дичь, на все лады хулил неудачников. Особенно досталось Министру: комментарии, отпускаемые в его адрес, смутили даже такого закаленного в политической купели моржа, как он. Хюго Маттсон слушал все это с открытым ртом и молча наслаждался, как наслаждаются обычно игрой знаменитого маэстро.

Потом в воду опустили винные бутылки, на этот раз немного подальше, стрелки снова установили свои ружья на сиденья стульев, и министр юстиции отдал приказ открыть огонь.

В этот миг справа из-за мыса вынырнула моторная лодка. Ее светлый корпус блестел на солнце и разбрызгивал валы белой пены. Водитель стоял за рулём в треплющейся на ветру белой рубахе с длинным рукавом. Я поднял бинокль к глазам, хотя и так уже знал, что в лодке стоит профессор Хаммарстрем. Когда он выключил мотор, нос моторки, погасив белую пену, осел в воде, и маленький синий сторожевой катер, поспешно рванувшийся к ней от пристани, повернул обратно. Предоставленная волнам, открытая лодка профессора медленно дрейфовала в нашу сторону носом вперед. Впрочем, никакой опасности она не создавала, потому что неизбежно уткнулась бы в берег задолго до того, как достигла сектора стрельбы. Кристер Хаммарстрем, ладошкой защищая глаза от солнца, выискивал взглядом маленькие горлышки бутылок, левая его рука опиралась о ветрозащитный козырек. Я видел его в бинокль так же ясно, как видишь сидящего напротив тебя за столом человека, и до сих пор помню, как бросилась мне в глаза белизна его рубашки.

Я перевел бинокль на воду прямо передо мной. У министра юстиции оставалось на поверхности только одно бутылочное горлышко, у других стрелков — по два и по три. Неожиданно выстрелы участились, почти слившись в один короткий отливающий жестким блеском звук.

Бинокль заскользил вдоль ряда пляшущих, омываемых водой бутылочных горлышек, и вновь остановился на лодке.

Она по-прежнему спокойно и солидно качалась на залитой солнцем поверхности моря.

С той только разницей, что теперь в ней не стоял никто.

14

Стоя рядом со мной, Ева Идберг беспрерывно и пронзительно кричала. Боковым зрением я видел, как поднялся на пластмассовом катере подросток и яростно, почти истерически замахал красным флагом. А в бинокль, который я не отрывал от глаз, я видел, как из-за ветрозащитного козырька медленно поднялся профессор, лицо его кривилось от боли, словно было обожжено раскаленным мелом. К левому боку профессора прилипала рубашка, и кровь, казалось, хлестала из нее все новыми и новыми волнами. Я почувствовал, как к горлу подступает тошнота, и опустил бинокль.

Стрелки на берегу подо мной повскакали на ноги, бросив свои стулья. Все смотрели на дрейфовавшую лодку.

— Боже! Мы подстрелили его! — раз за разом вскрикивал Магнус.

— Но это невозможно! — Хюго Маттсон все еще сжимал в руках ружье. — Он был далеко от сектора стрельбы! Вряд ли кто-нибудь мог взять столь неверный прицел...

Кристеру Хаммарстрему удалось наконец завести мотор, и лодка медленно пошла на нас. Неподвижные фигуры на берегу ожили: к лодке потянулось множество рук.

— Как же вы стреляете, — сквозь зубы пробормотал хирург, когда ему помогали сойти на берег. — Я был градусах в двадцати от сектора обстрела. Пуля попала в руку и чертовски болит.

Более подробно он случившееся не комментировал.