Милый мой Игнатиус

Пока ловчие усыпляли девушку, я втащил жабоида в подъезд. Дверь я оставил приоткрытой, чтобы видеть тех, кто подходит к дому. Законники замялись. Сложилась патовая ситуация: они не могли войти, боясь нарваться на картечь, мы не могли выйти, зная, что тут же будем схвачены. Я аккуратно положил жабоида на лестничную площадку, сам сел рядом, упокоив обрез на локте. Как выбираться из всего этого аншлюса я не представлял. Можно, конечно, попросить жильцов вызвать полицию. Вряд ли законники попрут на них, и мы с Дмитрием Анатольевичем под прикрытием наряда автоматчиков вернёмся на утренние позиции. Хотя это не лучший вариант. Законники могут усыпить их так же, как и девушку. И что тогда? Вызывать новый наряд? Рано или поздно у этого подъезда соберётся вся полиция города, и мы под прикрытием сонных тел свалим в безопасное место. Чушь! Какая полиция? Какое безопасное место? Для начала надо хотя бы жабоида в чувство привести.

Я снова потрепал Дмитрия Анатольевича по щекам. Нокаут оказался глубоким, уже прошло минут пять, а жабоид никак не мог вернуться в себя. Нос его превратился в сплошное багровое зарево и опух. Глаза тоже опухли и медленно обтекали тёмной синевой, не представляю, как ему будет видеться в них, когда очнётся. Очень хороший удар, даже мой тренер так не умел. Боюсь, при таком наглядном пособии я на кулаках против ловчих не выстою.

Дмитрий Анатольевич, наконец, зашевелился. Он чихнул, поднёс ладонь к носу и вскрикнул от боли. Нос однозначно был сломан. Теперь, кроме безопасного места, нам требовался врач-травматолог или бабка-знахарка с навыками костоправа. Я помог жабоиду сесть, он сразу обхватил голову руками и то ли застонал, то ли зарычал, но жалобно, и замер.

Я не стал его трогать, а поднялся со ступенек, подошёл к двери и выглянул наружу. Законники сбились в кружок напротив подъезда, совещались. К ним присоединился один гном, остальные сидели на корточках поодаль, поглаживали рукояти своих кувалд. Я уже не раз видел эти кувалды, но никогда к ним не присматривался. У тех, что сидели, они были гладенькие и неказистые, словно купленные на рынке по дешёвке, а у того, который разговаривал с ловчими, по рукояти вверх к набалдашнику тянулись узоры. От двери сложно было разобрать, что они собой представляют, как будто некая вязь виноградной лозы или вьюна, но без цветов и ягод. Встречал я нечто подобное в интернете на исторических сайтах, но что они означают и означают ли что-либо — не помню.

Законники увидели, как я выглядываю из дверей, и развернулись ко мне. Гномы мгновенно встали, вскинули кувалды на плечи и застыли в напряжении. Казалось, не будь рядом ловчих, они бы ни секунды не раздумывая, бросились на меня и заколотили кувалдами в пол. Я тоже напрягся. Спина моя взмокла, я высунул кончик обреза, показал им, мол, жду вас и встречу самым радушным образом. Гномы разом расслабились и вновь опустились на корточки, а законники возобновили совет. Хорошо, что никто из них не знает, сколько у меня патронов, а то бы взяли подъезд штурмом без всяких совещаний, и капут нам с Дмитрием Анатольевичем.

Я вернулся к жабоиду. Он уже не стонал, а ощупывал пальчиками лицо в поисках повреждений.

— Сильно меня? — спросил он.

— Как тебе сказать... В зеркало потом посмотришь, — грустным голосом сказал я.

Настроение было пораженческим, хотя сдаваться я не люблю. Бокс и дворовая кампания приучили меня идти до светлого пятна в конце тоннеля. Сколько зубов я из-за этого потерял и сколько костяшек разбил — одни врачи ведают. Зато ребята меня уважали, и свои, и чужие, и не знаю, которые больше. А сейчас я расстроился. Хоть вниз головой прыгай, но никаких светлых пятен рядом не видно…

Вниз головой? Слушай… Если забраться на крышу, попросить Горбунка превратиться в парашют и сигануть с тыльной стороны… Я посмотрел на жабоида. Дмитрия Анатольевича придётся сбрасывать силой, сам он ни за что прыгать не станет, а в остальном план шикарный.

Я схватил жабоида под мышки и потащил по лестнице вверх. Он опешил.

— Ты куда?

— Сброшу тебя с крыши.

— За что?

— За шиворот.

Дмитрий Анатольевич начал вырываться, я выкрутил ему руку, и дальше он пошёл самостоятельно. На чердаке мы долго и бесперспективно искали выход на крышу, но нашли только слуховое окно. Я расстроился: единственное, что я был в состоянии исполнить в своём плане, это поговорить с Горбунком о парашюте. Но о каком парашюте может идти речь, если на крышу попасть нельзя? Я расстроился ещё больше, когда услышал на площадке перед чердаком шаги. Дверь приоткрылась и тут же захлопнулась снова, но я успел разглядеть плотную морду законника.

— И чего ты добился своим перформансом? — скрипнул зубами жабоид.