И Аня, которая даже начала проникаться к гиду симпатией, немного растерялась. Она сидела с недовольным выражением лица и наблюдала за тем, как другие реагируют на эти незамысловатые слова песни – особенно мужчины, – и заметила во взгляде водителя Ивана то же, что чувствовала сама, – испанский стыд.
Еще когда они ехали в машине, Аня обратила внимание на руки водителя. Сами по себе они были красивые, но абсолютно черные: таких грязных рук Аня не видела никогда, ни до, ни после, даже у мужчины, который чинил ее машину, и она почему-то не могла перестать о них думать.
Кроме прослушивания песен Аню занимали советы водителей о том, как не замерзнуть ночью. Ей рекомендовали не надевать тридцать три шерстяных свитера, а ограничиться всего лишь тремя слоями вместе с термобельем. Но Аня не доверилась этим советам, все это звучало легкомысленно. Она добросовестно облачилась во все свитера, что притащила в огромном чемодане, который ехал в багажнике по северным широтам вместе с ней, Иваном, Денисом и Борисом. В чемодане также тряслись ноутбук, две косметички, книга и блокнот.
Несмотря на шерстяные объятия, было морозно – совету водителей все же следовало последовать, – и Аня долгое время не могла уснуть. Ее пугало, что болезнь не исчезнет, а вернется. К тому же, когда становилось страшно и холодно, ей всегда хотелось в туалет, и если днем она не ленилась отыскать укромное местечко подальше от палаток – валуны у берега словно были разбросаны добрым великаном специально для этих дел, – то ночью, когда температура воздуха опускалась ниже нуля, Аня не собиралась рисковать и удаляться от лагеря на большие расстояния. В десятый раз выползая наружу, она размышляла, засыпает ли сейчас кто-то под ее робкое журчание.
Ночью она слышала шаги, как будто кто-то ходил вокруг ее палатки. Аня вспомнила ужастик, где в туристической группе по очереди умирали люди. Лет до двадцати пяти ее мучили панические атаки, если она ночевала одна, но с тех пор как Аня стала неплохо зарабатывать, почему-то перестала бояться, что ее обворуют или убьют маньяки. Давно забытое волнение, расплывающееся от грудной клетки вниз, к животу, застало врасплох. Она вспоминала лица попутчиков и пыталась убедить себя, что ее никто не обидит.
Еще Аня вспомнила, как за ужином девушка попросила ее выбросить мусор. Они сидели рядом в центре стола, а мешки для мусора висели с краю. Ане было противно брать в руки чужой мусор, да и к тому же та могла сама встать и выбросить его – разница в расстоянии до пакетов была смехотворна, – но она промолчала и исполнила эту просьбу. Почему-то было страшно отказать, к тому же Аня думала, что вызовет лишний раз недовольство, ведь она и так посмела до места стоянки ехать, вместо того чтобы идти со всеми.
Аня вечно думала за других, принимая мысли за правду.
Наутро она взволнованно открывала дверь-молнию и, выйдя из палатки, поняла, что окончательно выздоровела. Это было кстати, ведь группе предстояло совершить длинный переход через горы.
Аня заварила чай и осмотрелась. С собой у нее был яркий термос, который она то тут, то там клала в не менее яркий мох, иногда обворачивала песочным свитером и фотографировала, любуясь подобранным сочетанием цветов.
Во время похода Аня старалась идти впереди, рядом с гидом. В городе она время от времени бегала и занималась йогой, и все равно идти с ним в ногу было трудновато, но она не сбавляла темп, радовалась новому дню, радовалась вновь обретенному здоровому телу и была полна энергии и быстрых углеводов из овсяной каши с шоколадкой.