Милые люди

Эти слова, будто тысячи раскаленных углей, обожгли его лицо. Он разволновался, но не из-за слов Марии. Совсем наоборот: он понял, как боялся, что дочь услышала хотя бы слово, которое с таким чувством произносила эта чужая для нее дама.

– Прощай! – Он побежал навстречу девочке, поднял ее на руки и отправился за свой столик.

Не было в жизни Марии более грандиозного провала. Даже когда ее все бросили, у нее был Эмилио. А теперь опозоренная, разоренная надежда на то, что в жизни еще возможно нечто волшебное, хлестала ее по щекам наотмашь. Она кое-как вернулась домой и сказалась больной.

Марио же по-новому взглянул на свою семью. Он будто сбросил лишний груз, который был вовсе не грузом, а призрачным облаком, мешавшим видеть всю картину целиком. Он не любил Марию, он любил жену и детей. Почитаемый писатель новостей прожил беззаботно еще шесть лет.

Мария же потеряла единственную надежду, придававшую ей силы жить. Надежду на счастливую любовь. Нужно было найти что-то новое. Безразличный муж и самостоятельные дети ничего не могли ей предложить. Предстояло спасаться самой.

Она занялась тем, чем грех было не заняться в Венеции: стала рисовать картины. Как ни странно, у нее был талант и, что гораздо важнее, обширный опыт в области душевных мук и переживаний, который придавал ее картинам силу и глубину. Через шесть лет она стала знаменитой художницей. Эмилио по-новому взглянул на трофей. Да, он уже не столь привлекателен, но внутри обертки оказалась интересная начинка, которую он никак не ожидал обнаружить.

Какой смысл волочиться за знаменитостями, если живешь с одной из них под одной крышей? Эмилио полюбил Марию вновь. Понемногу и в этой семье, казавшейся навсегда разрушенной, появились тепло и участие.

Мария прощалась с былыми обидами. С каждым законченным полотном она расставалась с пятнами души. Самым знаменитым ее творением стал будничный пейзаж Венеции, где девушка в белом платье обмахивалась веером на балконе, а внизу, в гондоле, к ней протягивал руки прекрасный юноша в синей рубашке. Картина была прекрасна в своей простоте и воплощала молодость и надежды, отчего у каждого, кто смотрел на нее, на душе становилось легко.

Это произведение искусства нарушило хрупкий баланс, что установился наконец в этих семьях. Как только Марио увидел картину, он вспомнил все: и щиколотку, и бьющееся сердце, и глупую проделку, и бледное лицо, освещенное луной. Он вновь по-другому посмотрел на ближних и свою жизнь, и ему все показалось фальшивым и мелким. Внутри что-то больно закололо, никак не отпуская. Ему опять захотелось повидаться с Марией.

Он и не думал предложить ей что-либо неприличное, не ждал взаимности. Впервые в жизни он хотел попросить у нее прощения. Он наконец-то принял на себя ответственность за все, что с ними произошло, и за все, что с ними могло бы произойти. И хотя они оба были теперь благополучны, лишь он один виноват в том, что жизнь подходит к концу, а им приходится все жалеть и жалеть об утраченных чувствах.

Мария каждый день выходила на тот же балкон и рисовала с утра до полудня, что открывало для Марио возможность увидеть бывшую возлюбленную вновь, но он не хотел ею воспользоваться – слишком многое напомнило бы это место.

Написать ей? Но это опять было бы проявлением некой трусости, которую он, к стыду своему, демонстрировал все это время, не любя женщину, что была рядом, и не добиваясь той, что страдала без него.

Он долго размышлял над их последним разговором. Мысли мучили и тревожили: он обязательно должен был извиниться, пока смерть не приберет кого-нибудь из них к рукам.

Мария не носила больше длинных белых платьев, а Марио – ярко-синих рубашек. Марии и в голову бы не пришло с какой бы ни было целью показать свою щиколотку, а Марио – на чью-либо щиколотку посмотреть. Ее кожа не была белой, а руки Марио покрыли вены, как покрывали каналы Венецию. Они были стары, все подходило к концу. Единственное, чего им недоставало, – покой.

Марии обрести душевный покой мешал страх. Она боялась увидеть Марио. Он стал будто черной меткой ее судьбы, смуглым юношей, чертовски красивым, но всегда приносившим только несчастья. Она боялась, что он разрушит так тяжело восстановленный жизненный баланс и лишит единственного, что ждало ее впереди, – покойной кончины.

Страх был ужасным и удушающим. Все началось, когда, прогуливаясь по маленькому переулку, ей показалось, что она увидела его, и ни с того ни с сего начала задыхаться. Страх встречи с ним был чисто физическим, он накатывал в самые непредвиденные моменты и в самых неожиданных местах. Она боялась его уже не как вестника несчастья, но как черного зла, как трагедии, как смерти. Мария верила, что действительно умрет, когда увидит его.

И все же ей предстояло дать свой последний отказ.

В ту зиму опять замерзла лагуна.

Марио пришел под покровом ночи и бросил камешек в ее окно. Он подгадал, когда Эмилио не будет в городе, и надел черный плащ, как когда-то это сделала Мария.