Миллион миров

Трайбер замер на краткое мгновение, находясь между прошлым и будущим, между Корсарами пустоты и потрёпанной командой «Мусорога». Он мог сгрести бродяг в кулак, возглавить и построить, превратить из раздолбаев в мародёров, из мародёров в наёмников, в грозную силу, возвыситься на их спинах и вернуть былую власть и мощь. А в мусоровозе его ждало лишь бесславное служение чужому, непонятному вождю. Поэтому, не раздумывая ни доли секунды, воин шагнул в нужную сторону. К человеку, ради которого отказался от самого простого и привычного в своей жизни — убивать.

Вот только этого человека в зале уже не было.

— Одиссей! — озираясь, воскликнула Ана. — Где он? Что ты с ним сделала?

— Тебя больше должно волновать, как ты выживешь, когда я взорву этот ангар, — рявкнула киборгиня, с ненавистью глядя на всех, а особенно на своего кумира. — Не хочешь резать овец вместе со мной, воин без племени? Тогда просто сдохнем вместе.

И пушка в её груди оглушительно рявкнула, выпустив маленькое разрушительное солнце, которое рванулось к Трайберу, с воем сжигая воздух на своём пути.

Фокс пришёл в себя, подпрыгнув на маленьком порожке из коридора в ангар. Створки разошлись с пневматическим чмоканьем и поспешили сойтись снова, ведь большая часть их бестревожной жизни проходила в смачном поцелуе взасос. Лицо Одиссея обдал сухой и холодный воздух ангара сортировки.

— Что эти жертвы себе позволяют, а?! Вздумали сопротивляться, бороться за жизнь, вот гады-то! — причитала грубля, кряхтя и волоча Фокса за ногу, пробитую шипом.

Детектив скривился от боли: святые пульсары, сегодня его только и делали, что с самого пробуждения избивали! Колотили, пытали, издевались, унижали, оглушали, теперь ещё и пробили ногу. Жизнь вела себя как заправская грубля.

— Ну хорошо же сидели, зачем надо было начинать?! — воскликнула она, и затуманенный разум Фокса не был уверен, кто именно «она»: грубля или жизнь. — Говорила я, не нужно их грабить, подозрительные гады, но никто не послушал умную грублечку. Проклятый, проклятый, ДОЛБАНЫЙ МУСОРОВОЗ!!!

Возмущённая пиратка протащила пленника мимо системы продува мусора, развороченной выстрелом Джо-Джо, торопливо семеня к иглеру сестрёнки — последнему шансу на бегство и спасение с этого проклятого мусоровоза.

— Тупые жертвы, дебильная Джо-Джо, грёбаный Трайбер, всех ненавижу! — возмущалась пиратка себе под нос. — Ну и подыхайте там, отвлекайте внимание от грублечки, а я пока сбегу. «Не до хабару, уйти бы с пожару», как говорила моя бабулечка, кстати, единственная, кого в этой вселенной вообще можно любить и уважать.

Она глянула на Фокса и увидела, что тот очнулся.

— Разул глазёнки, умник. Не вздумай шевелиться, сразу проткну тебе что-нибудь важное, у меня ещё много шипов, усёк?

— Понял, понял, — Фокс засмеялся сквозь боль, дивясь безумности происходящего.

Вдалеке что-то яростно взорвалось, по всему «Мусорогу» прошлась глухая волна, грублю тряхнуло, она едва не упала.

— Ёёё-моёёё, — проскулила несчастная пиратка, глядя назад в отчаянии. — Сестрёнка выпустила солнышко! Это пиши пропало! Никто ко мне не придёт, потому что теперь некому!.. Твоя бронемусорка выдержит, а вот те, кто был в зале… Попрощайся с друзьями, чувак, их больше нет. От такого даже щиты не спасут. Трайберу поделом, а остальных даже немного жалко. Ох, глупые твари.

Грубля всхлипнула, проявив секундную слабость. Её трясло, но она взяла себя в шипы и прошлёпала к иглеру.

— Наткну тебя на шпиль и сигану отсюда, — бормотала она. — Твой ИИ мне сразу воротца откроет, чтобы я не врезалась и тебя не размазала. Ты ведь будешь ещё живой… пусть и ненадолго.

Пиратка хихикнула. Но вдруг остановилась. Одиссей с трудом повернул голову и увидел, что между ними и пиратским кораблём стоит Бекки. Он даже знал, как тележка успела прикатить сюда так быстро, потому что сам так делал — на платформе по тоннелям пауков.

— Ты, — прошипела грубля со страхом и ненавистью, и внезапно выпустила Одиссея. Шип выскользнул из его ноги, оставляя на полу неровный кровавый след.

— А ты кого ожидала увидеть, любимую бабулю? — прыснула тележка. — Так она давно померла, и знаешь, почему? Не вынесла смотреть, в какое ничтожество ты превратилась.

— Я порвала три священных грубалии, — гулким голосом прокричала грубля, из последних сил надуваясь и набираясь гонору на смертельный поединок. — Ну давай, железка, попробуй меня перехамить!

— Чего там пробовать? — хмыкнула Бекки. — Я хамила, когда ты ещё под стол пешком ходила. Поучи мамку рот раскрывать.

Всё вокруг замерло. Словно лёгкий ветерок судьбы промчался между двумя величайшими хамками двенадцатого сектора. Ауры беспредельной самовлюблённости, беспардонной наглости и неистребимой склочности упёрлись одна в другую, и сам пространственно-временной континуум заколебался в страхе. Казалось, Бекки и Цила окружены эпическим сиянием, блистают неземным светом — или просто Одиссей потерял порядочно крови и ударился головой, а потому был слегка не в себе.

— Ты всего лишь жалкий робот, — нервически расхохоталась грубля, дёргаясь всем телом, — Безмозглая жестянка.