Миллиардер под прикрытием

На его лице промелькнуло какое-то чувство, отчетливо и ярко. Боль. И на секунду гнев в его глазах исчез, и не осталось ничего, кроме чего-то ужасно похожего на печаль.

Она причинила ему боль, но она не чувствовала себя плохо, нет, ни капли. Все это время он только и делал, что причинял ей боль, и даже сейчас, он все еще причинял ей боль. И хотя ее сердце разрывалось на мелкие кусочки внутри ее груди - потому что было очевидно, что между ними ничего не может быть, не сейчас, хоть и часть ее отчаянно надеялась, что еще может быть - она не могла позволить ему уйти без некоторых шрамов. Не тогда, когда она будет носить те, что он оставил ей на всю оставшуюся жизнь. Она должна была каким-то образом оставить на нем свой след.

- Оливия, - хрипло произнес он, ее имя было искажено болью, и он протянул руку, чтобы коснуться ее лица. Но она дернулась назад, ткнув в кнопку ремня безопасности, а затем отстегнув его.

- Нет, - прошептала она. - Не трогай меня. Не подходи ко мне близко, - боль от потери душила ее, все болело, как открытая рана в груди. - Ты хотел семью, Вульф. Ты хотел, чтобы кто-то любил тебя. Я люблю тебя. И я могла бы быть той семьей. Ты мог бы принадлежать мне.

Агония вспыхнула в его глазах.

- Лив…

- Слишком поздно, - оборвала она его. - Для нас уже слишком поздно. Ты принял решение, и поэтому я не хочу больше тебя видеть, понимаешь? Ты не приходишь ко мне домой, не стучишься в мою дверь, не звонишь. И в следующий раз, когда ты попытаешься использовать меня как средство для достижения цели, будь то получение информации или выманить отца из укрытия, или как чертов живой щит, я буду кричать. И если мне удастся достать твой пистолет, то да поможет тебе Бог, потому что я спущу этот гребаный курок.

Боль в его глазах усилилась, и когда она схватилась за ручку двери и открыла дверцу машины, он почти потянулся к ней, как будто хотел схватить ее и затащить обратно внутрь.

Но она смотрела ему прямо в глаза, ярость и горе разрывали ее на части. Если он остановит ее сейчас, она не знала, что будет делать.

Он не остановил ее. Его рука сжалась в кулак в нескольких дюймах от ее руки, и выражение его лица закрылось, как дверь, захлопнувшаяся перед ее лицом, боль в его глазах умирала, не оставляя там ничего, кроме холодных, сверкающих осколков стекла.

- Хорошо, - сказал он мертвым голосом. - Если ты этого хочешь.

Она не ответила. Она даже не взглянула на него, когда выскользнула из машины и захлопнула за собой дверь.

И она не обернулась, чтобы посмотреть ему вслед, когда услышала, как он отъезжает с очередным визгом шин, чтобы он не увидел слезы, стекающие по ее лицу.

Это было совсем не то, чего она хотела. Но так оно и должно было быть.

Он был мужчиной, и все же он отказывался видеть в себе что-либо, кроме оружия.

И он был человеком, которого она любила.

А это означало, что у них не может быть будущего. Никакого.

* * *

Вульф вел машину, хотя понятия не имел, куда едет. Он продолжал беспорядочно сворачивать с улицы на улицу и вести машину, не обращая ни на что внимания, но следя за тем, чтобы никуда не врезаться.

Казалось, что он был единственным, в кого стреляли в упор, и не из пистолета, а из дробовика. И он не был одет в бронежилет, поэтому в его груди была огромная дыра, и он ничего не мог сделать, чтобы остановить поток крови.

Он истекал кровью, становился слабее, бледнее, боль сводила его с ума.

- Может быть, ты просто слишком глуп, чтобы понять…

Этот выстрел был сделан человеком, от которого он никогда не ожидал, попав в то место, где он уже был уязвим, и, словно последний выстрел, убил его.

В конце концов ему пришлось остановиться на заброшенной стоянке у реки и просто согнуться пополам, потому что боль в груди была настолько сильной, что ощущалась физической.

Она сказала тебе только то, что ты уже знаешь. Почему ты так потрясен?

Он этого не понимал. Потому что это было правдой, не так ли? Все это время он признавал, что он тупой ублюдок, и все, что он делал до этого момента, доказывало это. Неудачные похищения, а затем стрельба, которая ни к чему не привела, потому что этот ублюдок был в бронежилете. И он не увидел этого, потому что был так поглощен яростью, своей собственной агонией.

Его руки вцепились в руль так крепко, что заскрипел.

Он хладнокровно выстрелил в человека, прямо на глазах у его дочери. Не имело значения, что Чезаре был одет в бронежилет, намерение было тем же самым. Вульф был полон решимости застрелить его, несмотря ни на что, и ради чего?

- Какого черта ты думаешь, что получишь от этого? Его одобрение? Его любовь? Он мертв, Вульф. Он мертв…

Она была права. Она была права с самого начала.