Миллениум

— Та коровница видела, как человек пять или шесть мужиков вошли на двор к Горюновым, постучали. Те не открывали, но дверь быстро вышибли. Потом начали в избе кричать, звон разбитого стекла послышался, материться начали. Вроде бы случилась драка. А телефона ни у кого нет, милиции своей тоже. Да деревенские рот разинуть боятся, лишь бы самим уцелеть. По занавескам тени мечутся, вещи падают, вроде бы ищут чего-то в доме и во дворе. Во все сараи заглянули! Соседка со страху дышать перестала, молится только, чтоб её не заметили. Вдруг эти шестеро выбегают, несутся к машинам и срываются с места. А горюновская изба уже горит, дым через крышу, пламя из окон. И кричат внутри дома дети, а выбраться не могут. Как-то умудрились Любашкиных старших вытащить и Михаила, а старики уже мёртвые были. Мишку сильно избили. Девочка онемела, и до сих пор ни слова сказать не может. У парнишки лицо обгорело, а Мишке, отцу его, ногу будут отнимать. Он тоже весь в ожогах. А где Сергей с Людмилой и грудным — не знаю. Я вчера, когда на проспект Пятилеток-то позвонила, Гнедовским, они сказали, что Сергей появлялся ненадолго. Сказал про пожар в деревне под Псковом и про то, что их дачу в области спалили тоже. Так же на двух машинах приехали — на следующий день, десятого февраля. А потом снова пропал. Уехал, не сказавши адреса. Запуган он очень, Галина Семёновна, на себя не похож. Постарел мужик лет на двадцать, заикается, глаза у него прыгают в орбитах. Про Любашку Валя его спрашивала, так Сергей только головой мотает. Взял кое-какие вещички и пропал. Я боюсь, как бы квартиру ихнюю не подожгли — единственное ведь жильё осталось. Не знаю, где они сейчас ютятся, но как без городского-то жилья? Вся в ужасе хожу, на работе только об этом и думаю. Самое главное, Любашка где? Хоть бы весточку получить, прояснить, что с ними приключилось. Вы-то сами ничего не узнали?

Милявская понимала, что трагической вестью окончательно добьёт Рыжову, но, в то же время, осознавала свой долг. Кому-то всё равно придётся сообщить Алевтине Панкратьевне об ужасной кончине Любови Горюновой, и Галина Семёновна решила взять тяжкую миссию на себя.

— Вы готовы услышать горестную весть, Алевтина Панкратьевна? — Милявская взяла Рыжову за руки, и та, ещё ни о чём не узнав, зарыдала. — Люба погибла в ночь на четвёртое февраля в Москве. Кто её убил и за что, пока не ясно. Судя по всему, третьего своего ребёнка она родила в столице, а после скрывалась вместе с ним от кого-то. И, вероятно, этот кто-то нагрянул несколько дней спустя в избу Любиных родителей и на дачу Сергея Горюнова. Я предполагаю, что и том, и там искали ребёнка. Не найдя его, решили отомстить вот таким образом…

— Да зачем им Любашин мальчонка?! — еле вымолвила Рыжова.

Милявская решила проводить её до дома, потому что после ночного дежурства, трудного, неожиданного разговора на остановке услышать такое и не сорваться очень трудно. По крайней мере, Алевтина держалась уже из последних сил.

— В комнате, которую Люба снимала в Москве, были обнаружены дорогие вещи. Вы говорите, да и мы располагаем сведениями, что материальное положение семьи Горюновых было не блестящим. Значит, Любе где-то удалось получить большую сумму денег. Скажите, она способна, например, украсть?..

— Что вы! — Рыжова замотала головой. — Она честная такая, каких мало сейчас. В крепкой православной семье росла. Скорее руку бы себе отрубила!

— На работу она вряд ли могла устроиться, будучи беременной и сразу после родов. К тому же, честным трудом таких денег не заработаешь за короткое время. Они не продавали ни квартиру, ни машину?

— Я не знаю… Вроде, нет. Что могли, давно уже загнали. И не стала бы Любашка в Москве на эти денежки красиво жить! — Сухонькое тело Алевтины Панкратьевны содрогалось от рыданий. — Чем она не угодила-то им, скажите! Для чего пацанёнка искали? Вы ведь знаете что-то, я чувствую. После того, что услышала сегодня, всё смогу выдержать. Раз не померла и говорю с вами, силы ещё не кончились.