Миллениум

Убедившись в том, что врач ему не поверил, Павлов потребовал, чтобы его поместили в одиночную палату и предоставили ему бумагу и письменные принадлежности. Доктор Садырин обещал выполнить его просьбу, но только на следующий день, поскольку свободных одиночных палат на вверенном ему этаже не осталось. Павлов немного успокоился, и это спасло его от смирительной рубашки и ударной дозы нейролептиков. Прибывшая на вызов медсестра вколола Павлову снотворное, которое подействовало на него так благотворно, что он сразу заснул, даже не успев пожелать своим соседям спокойной ночи.

Сапрыкину (Ницше) и Куралбекову (Заратустру), в отличие от Павлова, не спалось. Они не меньше, чем доктор Садырин, были потрясены переменой, произошедшей с их соседом, и долго, шепотом, обсуждали вопрос о том, чем они могли бы ему помочь.

— Давай расскажем ему про Дона Аурелио и про все, как было.

— Не поверит. Слишком очевидно, что он уже не та личность, которую мы прежде знали.

— Жалко парня. Если он будет настаивать на том, что он есть тот, кто есть, его совсем залечат и превратят в "кочан".

— Надо бы сосредоточиться и попытаться вернуть его "точку сборки" на прежнее место.

— А это ему не навредит?

— Хуже того, что ему предстоит пережить, уже не придумать.

— Действуй!

Дождавшись полночи, Сапрыкин устроился на полу в позе лотоса и приступил к медитации, имеющей своей целью вхождение его сознания в состояние сверхчувствительности. Только в этом случае он мог разглядеть на энергетическом коконе своего спящего соседа маленькую синюю звездочку и легким дуновением собственной праны заставить ее изменить свое положение относительно двух секретных чакр, о которых ему успел рассказать Дон Аурелио.

Несколько раз в течение ночи Сапрыкин, устав от напряжения, ложился на свою койку и дремал, восстанавливая свои силы. Он уже было совсем отчаялся от того, что у него ничего не получается, как ровно в четыре часа утра увидел то, что хотел. Мысленно призвав на помощь Дона Аурелио, он сделал глубокий вдох-выдох, и сдвинул точку сборки энергетического кокона Павлова всего лишь на один вершок. В этот же самый момент произошло то, что он совсем не ожидал. Сосед, до этого мирно почивавший на правом боку, перевернулся на живот, вытянул руки вперед, и начал изгибаться всем телом, а потом неожиданно свалился на пол и что есть мочи заорал:

— Я дельфин! Я дельфин! Выпустите меня в море!

Проснулся Куралбеков и попытался помочь Ницше вернуть Павлова на койку, но он так отчаянно сопротивлялся, что даже искусал обоих до крови. Подоспевшие санитары надели на Павлова смирительную рубашку и привязали к кровати. Доктор Садырин приказал медсестре вколоть Павлову внутримышечно самые сильные успокаивающие лекарства. Когда больной затих, санитары положили его на носилки и понесли на другой этаж в другое отделение, где содержались самые тяжелые пациенты.

Двадцать третьего июня в четвертом часу после полудня по настоянию лечащего врача Мельникова по поводу Павлова собрался консилиум. Уж больно случай оказался необычным: пациент, поступивший в институт без явных признаков психического расстройства, внезапно взбесился. Врачам, просмотревшим все видеозаписи, предшествующие этому печальному событию, оставалось только развести руками. Доктор Мельников не сдавался. Он упрямо твердил, что катализатором болезни Павлова могло послужить зловредное внушение, которое он получил от бывшего гражданина СССР Георгия Орлова, по слухам, адепта какого-то тайного религиозно-мистического ордена.

В ответ на заявление лечащего врача главврач отделения доктор медицинских наук N замялся, и вынужден был признаться, что бывший корреспондент газеты "Известия" и "невозвращенец" Георгий Иванович Орлов, известный в определенных кругах по кличке Дон Аурелио, в настоящее время содержится в следственном изоляторе Лефортово, как особо опасный преступник, разыскиваемый Интерполом. В этой связи, — заметил доктор N, — пациента Павлова, возможно, придется считать потерпевшим со всеми вытекающими из этого факта последствиями.

Определившись в причине болезни, врачи пришли к единому мнению о том, что "подобное следует лечить подобным", то есть тем же гипнозом, и для этого пригласить в институт доцента кафедры психиатрии и нервных болезней 1-го государственного медицинского института тов. Цибикова Юрия Николаевича.

В тот же день палата N113 опустела. Вагиз Куралбеков и Евгений Сапрыкин написали и подали на имя главврача отделения доктора медицинских наук N официальные заявления, в которых они признавались в том, что из-за страха наказания за совершенные ими преступления симулировали расстройство рассудка. Врачи института судебно-медицинской экспертизы имени Сербского в этом также не сомневались, и со спокойной совестью отправили их туда, откуда они прибыли, то есть на нары, в Бутырскую тюрьму. Оттуда их разными этапами направили: одного в Душанбе, второго — в Ленинград.