Царский манифест, по словам Милюкова, произвел на него и других делегатов съезда двойственное, но в целом неудовлетворительное впечатление. Особенно настораживали слова преамбулы о том, что «смуты и волнения… переполняют сердце царево тяжкой скорбью» и что будут приняты меры «к скорейшему прекращению опасной смуты». Понимать их можно было по-разному — от дальнейших шагов навстречу требованиям оппозиционных сил до кровавого подавления «смуты», под которой подразумевалось всё что угодно — от крестьянских бунтов и вооруженных восстаний в городах до смиреннейшего собрания с верноподданническими просьбами.
В этих условиях Милюков, по собственным воспоминаниям, не касаясь содержания манифеста (по поводу отношения к нему еще необходимо было советоваться и определять свою позицию), торжественно провозгласил создание Конституционно-демократической партии и огласил наспех набросанное приветствие, обращенное к участникам «грозного рабочего забастовочного движения», которое рассматривалось в качестве мирного и организованного метода борьбы{324}. При этом участники съезда, включая его председателя, выражали уверенность, что именно октябрьская стачка явилась главным событием, вынудившим императора объявить о введении ряда неотъемлемых свобод и созыве законодательного парламента.
Судя по воспоминаниям участников съезда, Милюков в заключительной речи скептически оценил царский манифест, отметив неопределенность и неконкретность выражений, и выразил сомнение в возможности осуществления его положений при сложившихся условиях. Он вновь потребовал отмены исключительных законов, созыва Учредительного собрания для выработки конституции и освобождения политических узников, что и было зафиксировано в заключительной резолюции{325}.
Съезд завершился избранием Центрального комитета, причем было объявлено, что новые деятели могут быть включены в него без выборов, путем кооптации.
После закрытия съезда его участники отправились на банкет, организованный Литературным кружком, которому покровительствовала (и, естественно, частично финансировала) М. К. Морозова. Милюков оказался героем дня. Его подняли на руки, водрузили на стол. Уже не очень трезвые участники этого собрания откупоривали всё новые бутылки шампанского, требуя от Павла Николаевича произнести речь, соответствовавшую торжественному моменту.
Настроение Милюкова было, однако, далеко не праздничным. Он решил не поддаваться общему настроению присутствовавших и, образно говоря, «вылил на их головы ушат холодной воды»{326}. Опубликована речь не была, но смысл ее оратор запомнил хорошо. Он соглашался, что одержана победа, но заявлял, что необходимо продолжать энергично действовать, чтобы закрепить ее результаты, «нельзя покидать боевого поста». Закончил он словами: «Ничего не изменилось, война продолжается». Павел Николаевич полагал, что такое окончание речи было встречено довольно прохладно.
И всё же фактическому лидеру новой партии удалось настроить на деловой лад наиболее авторитетных ее членов. Здесь же, в верхней комнате помещения Литературного кружка, было проведено совещание, на котором Милюков попытался проанализировать текст и подтекст манифеста{327}.
В основном, правда, ставились вопросы, чтобы дать на них ответ в будущем. Но сама их постановка (а их набралось более десятка) уже предопределяла способ поведения кадетской партии. Почему осуществление даваемых в настоящем времени обещаний предоставляется кабинету министров в будущем? Почему «новые элементы населения» будут привлекаться к выборам «по возможности»? Почему говорится не об издании, а об одобрении Думой законов? Какова будет роль Государственного совета, до сих пор являвшегося совещательным органом, членов которого назначал и увольнял император (к этому времени в него входило 90 человек) — станет ли он второй палатой парламента? Эти и многие другие вопросы подчеркивали, как полагал Милюков, двусмысленность обещаний манифеста.
Дать ответы на поставленные вопросы, определить политическую линию новой партии — первой в России открыто провозглашенной оппозиционной политической организации — можно было, только созвав новый съезд. Это было тем более необходимо, что часть делегатов учредительного съезда так и не смогла вовремя добраться до Москвы.
Требовалось закрепить структуры новой партии, которую Милюков рассматривал как организацию централизованную, действующую под руководством центральных органов. Ему не нравились критические отзывы о его «вождизме» — их давал, в частности, язвительный М. М. Ковалевский, также ставший кадетом{328}.