Милюков

А. В. Тыркова-Вильямс, также активно работавшая в новой партии, комментировала стычку Милюкова с женой со своеобразной «дамской» точки зрения: «Может быть, отчасти потому, что как большой любитель женского общества он боялся, что политические будни помрачат их женское обаяние»^{318}. По всей видимости, Тыркова, сама очаровательная представительница слабого пола, к тому же весьма острая на язык, знала, о чем писала. Ее слова чуть-чуть приподнимают завесу над той стороной жизни Милюкова, которую он усиленно скрывал от внешнего мира.

Тыркова выступила на съезде с пламенной речью в защиту предложения Анны Сергеевны. Она вспоминала: «Вслед за мной взошла на кафедру А. С. Милюкова. Она сияла от удовольствия, что нашла такую единомышленницу, что съезд дружными рукоплесканиями выразил поддержку моим мыслям, которые были и ей близки, дороги… Павел Николаевич слушал, слегка улыбаясь. И члены съезда не могли удержать улыбок, наблюдая этот поединок между мужем и женой»^{319}. В любом случае для супруги Милюкова, ставшего видным политическим деятелем, одержать победу над ним было особенно важно.

Анна Сергеевна относилась к тем русским женщинам, о которых видный член партии кадетов Е. Д. Кускова через много лет писала: «…в особом роде суфражизма не нуждаются. Своим трудом неустанным, своей борьбой за просвещение и свободу она стала равна мужчине и в семье, и в делах милосердия, и на эшафоте»^{320}.

Незадолго перед съездом Анна Милюкова стала одной из основательниц Всероссийского союза равноправия женщин^{321}, вошедшего в состав Союза союзов, а последний, в свою очередь, направил Анну Сергеевну на учредительный съезд Конституционно-демократической партии. Выступления на съезде, а затем и победа в вопросе о политическом равноправии женщин закрепили самостоятельность А. С. Милюковой, которая, внешне сохраняя семейные связи, постепенно отдалялась от супруга, ибо он, став политиком, приобретал новые и с точки зрения обычных людей не очень приятные черты. За политическую карьеру приходилось платить высокую цену. Он не превратился в фанатика в полном смысле слова, был готов в случае необходимости идти на компромиссы, но становился всё эгоистичнее в том смысле, что начинал оценивать те или иные действия с точки зрения соответствия их своим политическим задачам. Более того, он всё сильнее глушил личные чувства, семейные привязанности.

Анна Сергеевна же, включившись в общественную деятельность, в борьбу за женское равноправие, обращала внимание на новые стороны жизни крупных городов. Она стала активной пропагандисткой искоренения проституции, а в апреле 1910 года даже выступила с докладом по этому вопросу на I Всероссийском съезде по борьбе с торговлей женщинами и ее причинами^{322}.

Уже в дни съезда новую партию стали в печати называть партией к.-д., а вслед за этим превратили аббревиатуру в два слога — каде и, наконец, в кадетов.

Наряду с программой важнейшим съездовским вопросом было обсуждение партийной тактики. Хотя в условиях разраставшейся забастовки, собраний и митингов оппозиционеров и революционеров о Булыгинской думе вспоминали всё реже, она пока оставалась единственным предполагаемым представительным органом. Именно определению отношения к ней намечалось посвятить доклад о тактике, с которым должен был выступить Милюков.

По Москве ходили слухи, что правительство намерено отказаться от созыва законосовещательной Думы, неофициальные сведения на этот счет поступали из столицы. Сообразуясь с поступавшей неопределенной информацией, Павел Николаевич дважды переделывал тезисы доклада. Наконец его решили заслушать на заключительном заседании 18 октября, чтобы не проводить развернутые прения, а поручить партийному руководству действовать в соответствии с развитием событий.

Но едва Милюков открыл заседание, в зал вбежал один из делегатов, потрясая корректурой еще не вышедшего номера какой-то газеты, где был опубликован датированный предыдущим числом высочайший манифест об усовершенствовании государственного порядка. Заседание началось с чтения манифеста, написанного, как позже выяснилось, С. Ю. Витте.

Главным положением манифеста было учреждение законодательного органа — Государственной думы, которой передавалась часть высшей власти в стране (при сохранении основной власти в руках императора). Таким образом, учреждался парламент, без одобрения которого законодательство не вступало в силу. В то же время за императором сохранялись право роспуска Думы и возможность отменять ее решения. Манифест провозглашал политические права и свободы слова, совести, собраний и союзов. Предусматривалось внесение изменений в Основные законы империи. По сути, Россия превращалась в конституционную монархию, хотя и с весьма ограниченными правами парламента и сохранением за императором не только исполнительной, но и значительной части законодательной власти^{323}.