Милюков

Во время защиты Павел столкнулся с еще одной неприятностью: вместо профессора Ивана Ивановича Янжула, видного экономиста, специалиста в области финансовой политики, который по болезни не смог присутствовать, оппонентом был назначен Вячеслав Евгеньевич Якушкин, всего двумя годами ранее защитивший магистерскую диссертацию и недавно подвергшийся критике со стороны Милюкова. Он лишь бегло ознакомился с диссертацией, дав положительный, но отнюдь не восторженный отзыв.

Профессорская коллегия тем не менее единодушно проголосовала за магистерскую степень. Но чувствовавший себя оскорбленным Милюков после защиты пригласил на пирушку только молодых коллег. Ключевского среди приглашенных не было. По признанию Павла, это означало разрыв.

Научная общественность должным образом оценила высокие качества диссертации Милюкова. По инициативе С. Ф. Платонова (он в это время также защитил магистерскую диссертацию об историко-литературных памятниках Смутного времени), у которого были в столице разнообразные связи, первая часть работы московского коллеги была опубликована в «Журнале Министерства народного просвещения» еще до защиты. Платонов специально приехал в Москву, чтобы присутствовать на милюковской защите. Через несколько дней Павел писал ему в Петербург: «Прежде всего, еще раз — горячее спасибо, Сергей Федорович, за Ваше участие — физическое и нравственное в моем «торжестве», как выражались ораторы нашего обеда. Мне кажется, что соединявшая наше общество «дружба», за которую я поднял свой первый бокал, была не пустым звуком»^{140}.

Знакомство с Платоновым породило новые связи. Сергей Федорович, по замечанию Милюкова, обратил его внимание на работу Александра Сергеевича Лаппо-Данилевского по близкой тематике — в 1890 году тот защитил в Петербурге магистерскую диссертацию о государственной политике в области налогообложения с конца XVI века до времени Петра I и тогда же опубликовал ее в издании Петербургского университета^{141}. Но к тому времени молодые ученые уже были хорошо знакомы (по мнению П. А. Трибунского, их знакомство произошло в апреле 1889 года в Московском главном архиве Министерства иностранных дел^{142}), многократно встречались в архивах, беседовали, а вскоре стали достаточно активно обмениваться письмами, в которых обсуждали научные проблемы, сообщали сведения об университетской академической и общественной жизни в обеих столицах и, главное, вели научный диспут по проблемам российской истории XVI–XVIII веков^{143}.

Вначале их взаимоотношения были отличными. Письмо от 24 сентября 1889 года, адресованное Милюкову, Лаппо-Данилевский начал словами: «Не хочу обращаться к Вам с титулом многоуважаемый, титулом, которым мы называем так много официальных и неофициальных, патентованных и непатентованных олухов. Не смею сказать дорогой, но, не кривя душой, могу написать: симпатичный мне, Павел Николаевич!»^{144}

Вскоре, однако, возникли острые споры по существу исследований обоих ученых. В мемуарах Милюков очень туманно и коротко, буквально несколькими предложениями говорит о случившемся — ему явно было неприятно вспоминать конфликт, возникший на научной почве и переросший в личную неприязнь. По версии Милюкова, Академия наук поручила ему рецензировать книгу Лаппо-Данилевского, а он вместо рецензии написал целое исследование «Спорные вопросы финансовой истории Московского государства»^{145}, которое ему даже предлагали защищать как докторскую диссертацию.

Думается, Павел Николаевич явно переоценил смысл и значение своей работы. Это действительно была объемная (более 180 страниц), опубликованная отдельным изданием полемика с Лаппо-Данилевским, которую, конечно же, Академия наук ему не заказывала в силу полного отсутствия такого рода практики. Другой вопрос, что академическое сообщество историков не возражало против полемики и предоставило для нее трибуну.

На самом деле Милюков получил работу Лаппо-Данилевского еще в декабре 1889 года от самого автора в виде типографских корректурных листов, о чем свидетельствовало письмо Лаппо-Данилевского от 4 декабря: «Я очень рад, Павел Николаевич, что послал Вам листы моей книги, прежде чем услыхал… что Вы на меня «сетуете» за их непосылку. Ей-богу не вру. Я сознаю, что я виноват, но, право уж, не слишком. От типографии трудно добиться, чтобы она прислала всё в порядочном виде, так как отпечатанные листы лежат в кладовой… Вам посылаемый добыл недели полторы тому назад. Простите меня за откровенность, но отчего Вы мне прямо не написали, что Вам желательно иметь эти листы поскорее, и не побранили меня за леность?»^{146}