Милюков

С первых месяцев жизни в Париже Павел Николаевич выступал с публичными лекциями. Наибольшее удовлетворение доставляло ему чтение цикла «История цивилизации в России»^{779}.

Между прочим, ряд авторов, в том числе близкий к Милюкову Дмитрий Иванович Мейснер, в воспоминаниях отмечают, что и в весьма почтенном возрасте он оставался дамским угодником и пользовался успехом не только у русских эмигранток, но и у супруг французских политических деятелей и бизнесменов^{780}.

Милюковы отнюдь не бедствовали, даже отдыхали в Ницце и приобретали недвижимость. Марина Цветаева, проводившая лето 1935 года с маленьким сыном на атлантическом побережье, сообщала в одном из писем: «Сняли мансарду… В Faviere несколько русских вилл, между прочим — две милюковских, обе заколоченные»^{781}.

Однако в центре внимания Милюкова оставалась политическая жизнь эмиграции.

Павел Николаевич был одним из инициаторов создания организации, назвавшей себя Совещанием членов Учредительного собрания, куда входили в основном кадеты и эсеры, включая Керенского и Чернова. Милюков предостерегал от объявления Совещания зарубежным российским государственным органом: «Рамки его представляются… недостаточно широкими для создания исключительно из его среды представительства, достаточно авторитетного, чтобы устранить необходимость всяких других попыток в этом направлении».

Сам он присутствовал на подготовительных встречах и первом заседании 8 января 1921 года, но, как видно из документов Совещания, не играл в нем руководящей роли (председателем был избран эсер Н. Д. Авксентьев), войдя лишь в комиссию по повестке дня. Однако 19 января он от имени конституционалистов-демократов выступил с декларацией, которая дает отчетливое представление о его позиции. Помимо небольшой группы кадетов, участвовавших в Совещании, его никто не уполномочивал представлять партийные взгляды, поэтому неудивительно, что Набоков и другие члены берлинской группы были недовольны^{782}.

Позиция Милюкова их озадачила и даже возмутила: ранее оправдывавший участие кадетов в активной вооруженной борьбе против большевистской диктатуры, теперь он возлагал надежду на мирную позитивную эволюцию государственного строя в России. Так начинал зарождаться тот «новый курс», который, эволюционируя на протяжении 1920-х — первой половины 1940-х годов, привел Милюкова к фактическому примирению с советской системой.

В записке «Что делать после Крымской катастрофы?» Милюков ознакомил с «новой тактикой» членов парижской группы кадетов, причем недвусмысленно высказался против интервенции, за перевод эвакуированных за границу белых армий на положение беженцев, за ориентацию на внутренние процессы перерождения большевизма под влиянием народных низов, прежде всего крестьянства. Это еще более укрепило его контакты с эсеровскими деятелями^{783}.

В других выступлениях Милюков поддержал предложения об обращении к западным державам с призывами снять экономическую блокаду России и возобновить с ней торговые отношения, но высказался против заключения хозяйственных договоров, так как оно означало бы фактическое признание большевистской власти.

Само участие Милюкова в Совещании членов Учредительного собрания свидетельствовало, что теперь он считал своими естественными союзниками в борьбе против большевизма новыми средствами партию правых эсеров. На совещании группы кадетов в Париже 20 января 1921 года он заявил: «Кардинальный вопрос — это завязать объединение с эсерами. Все остальные вопросы — вопросы техники. Желание такого объединения искренно с обеих сторон, и неправильно считать, что оно явится только фикцией»^{784}. Разумеется, в этих словах было немалое преувеличение, но, похоже, Павел Николаевич действительно верил в возможность создания с эсерами единой организации, за что в дальнейшем вел борьбу на протяжении полутора десятилетий.

Отчасти рекомендации Милюкова были приняты Совещанием. Возобладали, однако, более левые установки эсеров, возлагавших утопические надежды на то, что российское крестьянство скажет решающее слово и принудит большевиков к сдаче позиций.

Участвовавшие в Совещании представители национальностей высказались против проповедуемой Милюковым установки на единую, хотя и федерализованную Россию. Действительно, в употреблении им одновременно понятий единства и федерации содержались противоречия. Павел Николаевич неоднократно пытался объяснить, в чем же именно состояло его понимание неделимости России и одновременной ее федерализации, но каждый раз сосредоточивал внимание именно на целостности страны, сводя федерацию к местному самоуправлению^{785}.