Не будучи участником Демократического совещания, проходившего 14–22 сентября (партия кадетов на нем представлена не была, и лишь отдельные ее члены принимали участие как делегаты от общественных организаций), Милюков внимательно следил за его работой. Позже он пришел к выводу, что по вопросу о составе правительства — однородно-демократическом или коалиционном — договориться не удалось: противоречивые голосования фактически не дали результата, тем более что большевики демонстративно покинули совещание. Высказавшись в принципе за коалицию с буржуазными партиями, совещание отвергло участие в правительстве кадетов, которые были к этому времени единственной значительной «буржуазной» партией (в том смысле, что выступала против коренного изменения социально-экономического строя). Оставалось лишь гадать, с пренебрежительной интонацией писал Милюков, с кем должна была создаваться одобренная большинством совещания коалиция{703}.
Всё же Демократическому совещанию удалось избрать Временный совет Российской республики (его обычно называли Предпарламентом), который по предварительному замыслу должен был контролировать Временное правительство до созыва Учредительного собрания, но фактически превратился в совещательный орган. Милюков был избран в состав Предпарламента, причем социалисты не возражали, полагая, очевидно, что он уже не представляет серьезной опасности для Временного правительства. Однако Павел Николаевич со свойственным ему чувством гражданской ответственности немедленно включился в работу и подготовил проект резолюции Совета республики о необходимости создания нового мирового порядка, который предотвратил бы возможность «несправедливых нападений», в то же время зафиксировав верность России союзническим обязательствам{704}.
Однако реальной властью новый орган не обладал. В условиях, когда уже произошла «большевизация» Советов (например, Троцкий еще в начале сентября был избран председателем столичного Совета рабочих и солдатских депутатов), Милюков в ряде выступлений отрицал опасность прихода Ленина и Троцкого к власти, полагая, что в России существуют лишь две партии — партия порядка (в одной из бесед он назвал ее главой находившегося в заключении Корнилова) и партия распада во главе с Керенским.
14—16 октября в Москве состоялся X съезд Партии народной свободы. Поскольку ЦК партии в существующем составе работал менее полугода, выборы нового партийного руководства не проводились. Милюков с Набоковым выступили содокладчиками по вопросу о тактике. Однако доминировали на съезде не очень известные молодые деятели, а из прежних руководителей активными были лишь А. И. Шингарев и Ф. Ф. Кокошкин. Правда, Милюкова встретили «шумной овацией», но это явно была дань традиции. В своей речи он был вынужден признать факт «надвигающегося выступления солдат и рабочих под руководством большевиков», хотя по-прежнему не считал, что оно представляет непосредственную угрозу существующему строю, который продолжает распадаться в силу беспомощности Временного правительства и его главы Керенского. В таком двойственном подходе была глубокая внутренняя противоречивость. Ставилась задача в согласии с союзниками довести войну до «успешного конца» (это всё же было более осторожное выражение, чем ранее фигурировавшее «победоносное окончание»), формулировались требования восстановления боеспособности армии путем «введения в надлежащие рамки» функций армейских комитетов, в необходимых случаях предусматривалось применение властью принудительного аппарата. Ближайшей задачей Предпарламента, по мнению Милюкова, одобренному съездом, являлось объединение «здоровых политических элементов, стоящих на государственной точке зрения», при более жесткой позиции по отношению к умеренным социалистическим элементам. Выдвигалось требование полной реабилитации генерала Корнилова, признания его «подлинным патриотом России и верным сыном народа», незаслуженно обвиненным в измене{705}.
Любопытно, что, подробно рассказывая в воспоминаниях о первых съездах кадетской партии, Милюков лишь кратко упоминает о VII съезде, состоявшемся в мае, и вообще ничего не пишет о следующих трех. Это — дополнительное свидетельство его постепенного отдаления от кадетов, которое в конце концов завершилось разрывом. Впрочем, и разрывать отношения вскоре стало почти не с кем — после большевистского запрета кадетская партия фактически перестала существовать.