Хотя кружок явно не носил политического характера, само его существование было определенным риском, так как и гимназическое начальство, и охранительные органы крайне подозрительно относились к любым сходкам молодежи, понимая, что именно в них зреют зерна интеллигентской революционности. В это время как раз из среды молодых интеллигентов возникли подпольные русские революционные организации — «Земля и воля» (1876), затем расколовшаяся на «Народную волю» и «Черный передел» (1879). Это были годы бурного разброда в среде революционеров — одни вставали на путь индивидуального террора, полагая, что убийством императора и его приближенных можно поднять на борьбу широкие массы; другие начинали тяготеть к просветительной работе в крестьянской и рабочей среде; наконец, некоторые знакомились с марксизмом и надеялись создать в сравнительно недалеком будущем нелегальную пролетарскую партию, которая поведет за собой не только рабочих, но и крестьян.
От всех этих веяний кружок, в который входил Милюков, был очень далек. Но сам факт его существования мог вызвать серьезные подозрения властей и если не привести к аресту молодых людей, то испортить их карьеру. К счастью, власти о кружке так и не узнали. Продолжал ли кружок существовать после 1877 года, когда Павел окончил гимназию, он не ведал, по крайней мере не упоминал об этом в своих мемуарах.
Павел был знаком с несколькими юношами, в той или иной мере связанными с революционными подпольными организациями, но сколько-нибудь существенного влияния на его настроение эти знакомые не оказали. Он с опаской относился ко всякого рода лозунгам и разговорам об опоре на «простой народ», который вот-вот поднимется и опрокинет прогнившее самодержавие.
В этом смысле особое впечатление на Павла произвело побоище, которое учинили над студентами «простые люди» — рубщики мяса с Охотнорядского рынка — в 1876 году. Кружковцев мучили вопросы: как могло такое произойти? почему «охотнорядцы» с невероятным ожесточением набросились на тех, кто считался их защитниками перед властями? как могли работяги напасть на своих «друзей по идее»? кто виноват в том, что на улице произошло кровавое столкновение?
Члены кружка решили обратиться к славе русской литературы Ф. М. Достоевскому. Наивные молодые люди явно идеализировали великого писателя. Они хорошо знали, что Достоевский был членом революционного кружка Петрашевского (1849), о котором стало широко известно в результате приговора его участников к смерти (их привели на казнь, а затем помиловали){59}. Милюков и его товарищи восторгались «Преступлением и наказанием» и повестями писателя, однако мимо их внимания прошел роман «Бесы», в котором представлены были омерзительные типы тех, кто пытался насильственными средствами изменить сложившийся порядок.
По поручению кружка письмо Достоевскому написал Милюков. Смысл его состоял в вопросе: виноваты ли мы (то есть юное интеллигентное поколение) в том, что произошло в Охотном Ряду, и если это так, в чем состоит наша вина. В письме высказывалось недовольство русской прессой, в которой, по словам Милюкова, звучал «предупредительный тон снисходительного извинения» по отношению к студентам, включая пострадавших от «охотнорядцев».
Достоевский ответил далеко не сразу. Вначале он собрался дать ответ, опубликовав соответствующую статью, но, как позже писал своим адресатам, не смог этого сделать «по не зависящим от меня обстоятельствам», то есть явно по цензурным причинам.
Ответное письмо было написано только 18 апреля 1878 года и получено уже не гимназистами, а студентами{60}. Достоевский выразил убеждение, что студенческие волнения — результат губительного влияния европейских идей, а ответ на все жизненные вопросы следует искать в православных традициях русского народа. Писатель пророчествовал: его корреспонденты, порывая с ложью общества, к которому принадлежали, обращаются не к русскому народу, в котором спасение, а к Западу.
По существу, Достоевский смешал в кучу экстремистские народнические действия, индивидуальный террор, «хождение в народ» более умеренной части революционеров, просветительские тенденции либеральной молодой интеллигенции. «Кончается тем, — вещал Достоевский, — что к данному сроку и молодежь, и общество не узнают народ. Вместо того, чтобы жить его жизнью, молодые люди, ничего в нем не зная, напротив, глубоко презирая его основы, например, веру, идут в народ — не учиться народу, а учить его, свысока учить, с презрением к нему — чисто аристократическая барская затея?»{61}
В таком духе было выдержано всё письмо. У писателя, который в одном месте письма ссылался на притчу Панурга из «Гаргантюа и Пантагрюэля» Рабле по поводу толпы, элементом которой могут в некоторых случаях стать и люди образованные и критически настроенные, явно произошло смешение понятий народа (который он вроде бы идеализировал) и толпы погромщиков из Охотного Ряда, которых, получалось, Достоевский защищал.