Задорнов на сцене – это только верхушка айсберга. Он перелопачивал гигантское количество информации. Он на самом деле был эрудированный малый, начитанный человек. Конечно, там с чем-то можно было спорить. Много спорного он говорил про русский язык, но у него было своё мнение по этому поводу. Многие учёные морщились, возмущались, но его это никак не касалось. Это было настолько легко и обаятельно, хочешь верить – верь, не хочешь – не верь. Но всё имело право на существование, потому что – и это великая формула – это сказал Задорнов! До этого надо было дорасти.
Есть несколько человек из той, старой когорты, которые могут держать зал, могут импровизировать на сцене. И среди них совершенно отдельно стоит Задорнов. Смешных юмористов у нас много, но держать зал просто так два-три часа, когда ты просто стоишь с листком бумаги! Это когда-то давно сатирики на творческих вечерах читали свои произведения с листа. Но Мишка же не читал, он очень редко брал лист бумаги и читал с него. Он просто подглядывал, потому как в голове была просто огромная информация. Но то, как он общался с залом!..
Последнее время у него кто-то ещё из молодых участвовал в концертах, но до этого он стоял один. Понимаете, это даже не труд. Это какое-то вдохновение. Причём это так тяжело! Я могу стоять на сцене, шутить с залом, наверное, час. Но я устану. Мишка был лёгок от начала и до конца. У него был абсолютно не театральный образ и полные залы. Это ведь не то что в маленьком клубе, где 10–15 человек, которые пришли у него конкретно спросить, например: «Кто у нас завтра станет президентом?» Это большие залы, я же видел. И у него был всегда улыбающийся зал. Смех – он разнородный, не могут все смеяться одинаково. Улыбаться могут. Улыбаться – это хорошее настроение. От начала до конца в зале было хорошее настроение. И я не помню ничего подобного, чтобы один человек так долго держал хорошее настроение зала. Мишенька это делал замечательно!
Мы никогда не садились в первый ряд на концертах друг у друга, только в программе «Вокруг смеха», пожалуй. Это очень трудная история, когда видишь своих в первом ряду. Зал ты воспринимаешь как одно целое всегда, обращаешься к нему на «ты», на «вы». Но если в зале сидит кто-то знакомый в первом ряду, это очень сбивает. Поэтому у нас было несколько правил поведения друг с другом, и это в том числе.
Как-то я придумывал розыгрыш к 1 апреля, стал всех обзванивать. Мишка сказал: «Ну я не знаю, придумай что-нибудь!» И я ему по телефону говорю: «Мишка, давай расскажем какую-нибудь фигню». Он завёлся, и мы стали друг друга накручивать, так и придумалась целая история о том, как мы съезжали на лыжах в подъезде и сшибли тётку, которая совершенно обомлела, когда узнала нас. Миша неоднократно рассказывал эту историю со сцены. А случай-то на самом деле реальный. Однажды, когда ещё было выездное «Поле чудес», мы с Владом Листьевым вели его вместе – он начинал, я продолжал и т. д. Зима, у нас поездка по Золотому кольцу. Закончилось выступление где-то часов в десять вечера, нам надо было переезжать в следующий город. И вот ночью мы едем: пурга, снег по колено… А надо сказать, что у меня как тогда, так и сейчас есть один наркотик в жизни – это молоко. Я могу выпить три литра молока в день и жить без этого не могу. И я говорю всю дорогу, как сильно хочу молока. Наконец Листьев озверел совершенно и где-то в какой-то глухоманьской деревеньке сказал: «Стой!» Мы остановились. Где-то вдали светил маленький огонёк. И я пошёл, за мной Влад. В снегу протоптана дорога, снегу по колено. Маленький домик, залаяла собака, открылась дверца. В проёме обнаружилась маленькая старушечка в такой старинной байковой ночной рубашке и платке. Я пошёл в полосу света в три часа ночи, она глаза вылупила и говорит: «Ой, Якубович!» И тут туда же шагнул Листьев. Она говорит: «Ой, Листьев!» – и повалилась без сознания. Мы её занесли в дом и ещё долго откачивали. Так что в этом смысле, вообще говоря, история реальная. А потом Мишка уже рассказывал это как случай из нашей жизни…
Последнее интервью