Михаил Тверской

Доброхоты звали князя Дмитрия вернуться в Переяславль и сулили ему всенародную поддержку и ханское прощение. Вероятно, он вёл на эту тему оживлённую переписку с различными влиятельными лицами на Руси и в Орде. Час возвращения приближало то обстоятельство, что великий князь Андрей находился в это время в Новгороде, где собирал средства, необходимые для расчётов с Ордой. В его отсутствие сторонники Дмитрия в Северо-Восточной Руси могли действовать более решительно и успешно.

В конце концов Дмитрий решился. Помимо всего прочего, он надеялся этим заслужить благоволение Орды. Татары высоко ценили любые смелые предприятия вплоть до угона скота с соседнего пастбища. Удачу они считали знаком покровительства небесных сил.

Из Пскова Дмитрий со своей поредевшей за время изгнания свитой пошёл на юг, в сторону Торопца. Оттуда «Селигерским путём», по возможности обходя новгородские владения, он достиг района современного Осташкова. Далее, по свидетельству летописца, путь его лежал «мимо Торжка» (22, 83). Учитывая признание новгородцами в качестве князя Андрея Городецкого, Дмитрий опасался засады в Торжке и, вероятно, хотел пройти южнее, через тверские земли. Дмитрий считал Михаила Тверского своим доброхотом и предполагал выйти к Волге именно в Твери.

Успех предприятия во многом зависел от его неожиданности. Но именно здесь и случился провал. В окружении Дмитрия нашёлся предатель, который сообщил Андрею о намерениях изгнанника. Бросив все дела в Новгороде, Андрей с отрядом новгородцев примчался в Торжок. Дмитрий шёл со стороны Селигера. Засаду следовало поставить там, где Дмитрий со своим отрядом непременно будет проходить. Таким местом был брод, о котором говорит летописец. Единственная значительная река этого региона, требующая для переправы брода, — река Тверца. Вероятно, злополучный для Дмитрия брод находился где-то в районе современного села Медное, на границе новгородских и тверских владений. Здесь судьба нанесла сыну Александра Невского сокрушительный удар.

Вся эта драматическая история в изложении летописца напоминает текст срочной телеграммы:

«В лето 6802 (1294) князь великии Дмитреи поиде въ свою отчину (Переяславль. — Н. Б.) мимо Торжек. Князь же Андреи перея (перехватил. — Н. Б.) его на броду. Сам же князь Дмитреи перепровадился черес реку, а казны, ючного (вьючного. — Н. Б.) товару не успели перепровадити, и князь Андреи казну отъял и товар весь поймал» (22, 83).

Возвращение изгнанника

Ограбленный и униженный своим младшим братом, едва спасшийся от погони, Дмитрий был потрясён случившимся. Князю казалось, что теперь перед ним закроются все двери. Он потерял не только всё своё добро, но и веру в удачу. Младший брат не только одолел, но и опозорил старшего. Проигравший всегда выглядит жалким и смешным.

Однако чем хуже обстояли его дела, тем значительнее становилась поддержка, которую Дмитрий Переяславский получал от сочувствовавших ему князей. Андрея многие боялись и потому не любили.

Заметим, что участие Андрея Городецкого в походах ордынцев, о котором со скрытым осуждением сообщают летописи, могло быть вынужденным. Таким образом, «натурой», службой князья могли погашать свои долги по ордынскому «выходу» (78, 85).

Памятуя о том, что в этой истории своего веского слова не сказал ещё могущественный покровитель Дмитрия эмир Ногай, Михаил Ярославич принял ограбленного и затравленного кузена у себя в Твери (10, 527). Здесь Дмитрий, вероятно, получил не только моральную, но и финансовую поддержку. В конце концов, ему нужно было как-то содержать свою свиту. Колёса службы всегда начинают скрипеть, если их не смазывают деньгами...

За повседневными заботами вставали и соображения более возвышенного характера. Михаил Тверской понимал, что для освобождения от смердящей власти Орды необходимо объединение страны под властью одного правителя — «царя последних времён». Библия подсказывала его имя — Михаил (Откр. 12: 7). Однако это была лишь мечта. А действительность требовала прежде всего умиротворения страны через восстановление традиционного правила: «каждый да держит отчину свою». Так договорились русские князья ещё во времена Любечского съезда 1097 года. Это правило в условиях нарождавшейся удельно-вотчинной системы служило не столько законом — ибо законов было столько, сколько суверенных правителей, — сколько неким ориентиром в хаосе эгоистических интересов. Этого ориентира следовало придерживаться. Все понимали: без подобных ориентиров князья начнут такой безудержный «чёрный передел», после которого Русь окончательно погрузится в кровавый хаос.

Поразмыслив над положением, Михаил Тверской решил выступить в роли посредника между Дмитрием и Андреем. Формально послом мира стал тверской епископ Андрей. Он отправился в Торжок и вместе с каким-то Святославом (быть может, ушедшим из мира сводным братом Михаила Тверского?) убедил Андрея Городецкого начать переговоры с братом (5, 328).