Михаил Тверской

Зная дату кончины Ярослава Ярославича (16 сентября 1271 года), можно утверждать, что княгиня Ксения, мать Михаила, узнала о смерти мужа и даже успела похоронить его ещё до рождения сына.

Справедливости ради, следует напомнить, что в Рогожском летописце, чтения которого для этого периода предпочтительны как более древние, известие о рождении Михаила в ряду событий стоит ранее, чем о кончине его отца. Случайность это или отражение реальной последовательности событий — сказать трудно.

Хронологическая путаница — точнее, попытка её преодолеть — породила и ещё одно противоречие в летописях. Продолжительность правления Ярослава Ярославича в качестве великого князя Владимирского одни летописи определяют как семь лет, другие — как восемь (35, 331; 17, 150). Здесь угадывается некоторая скользкая арифметика. Если первым годом правления Ярослава Ярославича во Владимире летописец считал 6771 (1263) год — год кончины его предшественника на великокняжеском столе Александра Невского, то, прибавив цифру 7, получим 6778-й, то есть 1270 год, а прибавив 8 — 1271-й. Если же летописец первым годом великого княжения Ярослава Ярославича считал 6772 (1264) год, то семь лет заканчивались в 1271 году, а восемь лет — в 1272-м. Задача становится ещё более сложной, если учитывать возможность хронологических выкладок летописца по трём календарным системам — сентябрьской, мартовской и ультрамартовской. Отмечено, что Рогожский летописец (как и Симеоновская летопись) за этот период придерживается в основном мартовского счёта лет (61, 14). Однако некоторые события датируются как по сентябрьскому, так и по ультрамартовскому счёту.

Итак, подведём итоги. Первое точно датированное известие в интересующем нас ряду — солнечное затмение 23 марта 1270 года. Троицкая летопись даёт это известие под 6779 ультрамартовским годом, то есть с опережением на один год. Но для нас важно отметить, что затмение случилось до отъезда Ярослава Ярославича в Орду и служило грозным предупреждением князю о надвигающихся несчастьях.

Далее события выстраивались следующим порядком. В декабре 1270 года великий князь Ярослав Ярославич Владимирский и Тверской приезжает во Владимир. Пробыв здесь около месяца, он в воскресенье 16 января 1271 года отправился в Орду. О цели его поездки мы можем только догадываться.

Весну и лето 1271 года князь провёл в ставке правящего хана Менгу-Тимура — внука Батыя. Покончив с делами, он поехал домой и по дороге скончался 16 сентября 1271 года. Можно полагать, что на время своего путешествия в Орду Ярослав Ярославич передал домашние дела своему старшему сыну Святославу. Известно, что после кончины отца Святослав деятельно принялся за управление княжеством. Другой брат, Михаил Старший, вероятно, ездил с отцом в Орду и разделил его судьбу — внезапную и непонятную кончину где-то в Диком поле.

Между тем княгиня Ксения Юрьевна, вторая жена Ярослава Ярославича, 1 ноября 1271 года — через девять месяцев после отъезда мужа — родила ему сына, также названного Михаилом.

Наречение имени для княжеского сына было весьма ответственным делом. Здесь следовало проявить дальновидность и учесть целый ряд обстоятельств. Это и дата рождения, и имена предков, и русский перевод греческого имени. Нередко имена имели и определённый «подтекст», намекая на то положение, которое носитель имени должен был со временем занять в иерархии власти.

«Существенно, что имена, которые получали княжичи, были не только родовыми, но и династическими. Сыновьям князя предстояло унаследовать не только права на имущество, но и права на власть. Нередко эти права становились объектом борьбы и соперничества. Поэтому было чрезвычайно важно, кто из живых предков даёт имя и кто из умерших предков избирается в качестве “прототипа” для вновь появившегося члена рода. В сложной и многоступенчатой системе наследования столов, сложившейся на русской почве, имя нередко определяло те династические перспективы, на которые новорождённый мог рассчитывать по замыслу своих ближайших родственников. Так, если ребёнка называли в честь близкого родича, при жизни обладавшего определённым княжеским столом, то зачастую это означало, что его прочили на княжение в том же городе» (89, 13).

Иначе говоря, имя — это своего рода ключ к закрытой информации. А потому на устройстве этого «ключа» стоит остановиться подробнее.

Современные исследователи вопроса приходят к выводу, что «имя князя могло служить своеобразной формулой, связывающей его с предками, определяющей его династическую и индивидуальную судьбу» (89, 446). Обнаружив, таким образом, новый источник информации, историк мог бы захлопать в ладоши, если бы не это уклончивое «могло служить»...

«Что в имени тебе моём...»