Михаил Тухачевский: жизнь и смерть «красного маршала»

Как свидетельствует сохранившаяся фотография Тухачевского во время суда, из роскошного штатского костюма его переодели в поношенную красноармейскую гимнастерку, решив, что, в отличие от Уборевича и Корка, главе военного заговора не пристало на процессе щеголять в штатском костюме, да еще и дорогом. Похоже, что маршал уже был безразличен к своей судьбе, очень подавлен и, не имея сил прямо отвергнуть все обвинения и заявить о фальсификации дела, часть обвинений признавал, а часть отрицал, не придавая, впрочем, этому принципиального значения. Он знал: исход суда предрешен.

В самом начале заседания все подсудимые, отвечая на вопросы председателя, заявили, что признают себя виновными, и в дальнейшем в основном подтвердили свои показания, данные на следствии. Первым выступил Якир, обличавший Троцкого, Тухачевского и происки фашистских государств, направленные на подрыв СССР. Создается впечатление, что он говорил заранее зазубренный текст, поскольку на вопросы судей вынужден был давать невразумительные ответы. Когда Блюхер спросил, как именно готовилось поражение авиации Красной Армии в будущей войне, Якир признался: «Я вам толком не сумею сказать ничего, кроме того, что написал следствию». А на вопрос Ульриха, в чем заключалось вредительство в сфере боевой подготовки, невнятно пробормотал: «Я об этом вопросе говорил в особом письме». Буденный следующим образом передал Сталину суть выступления бывшего командующего Киевским округом: «Якир остановился на сущности заговора, перед которым стояли задачи реставрации капитализма в нашей стране на основе фашистской диктатуры… В последующих выступлениях подсудимых… все они держались в этих же рамках выступления Якира».

Тухачевский и Уборевич от развернутого выступления отказались, и их допрос велся только в форме вопросов и ответов. Буденный в докладной записке Сталину так изложил показания Тухачевского: «Тухачевский в своем выступлении вначале пытался опровергнуть свои показания, которые он давал на предварительном следствии. Тухачевский начал с того, что Красная Армия до фашистского переворота Гитлера в Германии готовилась против поляков и была способна разгромить польское государство. Однако при приходе Гитлера к власти в Германии, который сблокировался с поляками и развернул из 32 германских дивизий 108 дивизий, Красная Армия, по сравнению с германской и польской армиями, по своей численности была на 60–62 дивизии меньше…» С числом дивизий тут явно какая-то путаница. Вероятно, Семен Михайлович ослышался. Ведь еще в 1935 году Тухачевский в статье «Военные планы нынешней Германии» указывал, что рейхсвер располагал к 1933 году только 8 дивизиями, из которых Гитлер в 1934 году создал 21 соединение и собирался довести их число до 36. 108 дивизий же, по мнению Михаила Николаевича, Германия могла бы выставить только в военное время, после мобилизации. Красная же Армия уже в 35-м году располагала более чем 100 дивизиями общей численностью в 930 тысяч человек. А к концу 1937 года численность советских вооруженных сил уже превысила полтора миллиона.

Буденный продолжал: «Тухачевский пытался популяризировать перед присутствующей аудиторией на суде как бы свои деловые соображения в том отношении, что он всё предвидел, пытался доказывать правительству, что создавшееся положение влечет страну к поражению, и что его якобы никто не слушал. Но тов. Ульрих, по совету некоторых членов Специального присутствия, оборвал Тухачевского и задал вопрос: как же Тухачевский увязывает эту мотивировку с тем, что он показал на предварительном следствии, а именно, что он был связан с германским генеральным штабом и работал в качестве агента германской разведки еще с 1925 года. Тогда Тухачевский заявил, что его, конечно, могут считать и шпионом, но что он фактически никаких сведений германской разведке не давал…»

Интересно, что, когда много лет спустя, уже после реабилитации Тухачевского, друзья и знакомые спрашивали Буденного, как он мог осудить на смерть невиновных людей, Семен Михайлович, соглашаясь, что версия заговора звучала достаточно фантастично, оправдывался: «Но они же сами во всём признавались! Как же я мог в этом случае усомниться в выводах следствия!» Подозреваю, что бывший предводитель легендарной Первой Конной здесь немного лукавил, ибо в действительности нисколько не жалел давних недругов, давно под него подкапывавшихся, и не задумывался об истинности предъявленных им обвинений.

Буденного дополнил Белов: «Пытался он (Тухачевский. — Б. С.) демонстрировать и свой широкий оперативно-тактический кругозор. Он пытался бить на чувства судей некоторыми напоминаниями о прошлой совместной работе и хороших отношениях с большинством из состава суда (откровения этого рода дорого обошлись большинству членов Специального присутствия, в том числе и Белову. — Б. С.). Он пытался и процесс завести на путь его роли как положительной, и свою предательскую роль свести к пустячкам…»