Михаил Орлов

«В общем полк совершил обратный поход благополучно, но должно отметить, что число бежавших даже в Кавалергардском полку было весьма значительное — 30 человек…

По мере приближения к Петербургу всё чаще и чаще появлялись напоминания и строгие требования приведения эскадронов в порядок; вместе с тем введены были некоторые изменения в уставе, заимствованные у французов, впрочем, почти исключительно — внешнего характера.

При вступлении в Красное Село предписано было офицерам быть “уже всегда под пудрою”, исправить у нижних чинов на касках козырьки и плюмажи, так как они “не прямы”, одеть рейткнехтов[66] “по форме”, офицерам непременно иметь в ольстредях[67] пистолеты. Вслед за этим на неисправных офицеров наложены были взыскания»^{90}.

Было понятно, что гвардия вновь возвращается в душную атмосферу «фрунтовой эквилибристики» и мелочных придирок, что придётся думать о красоте строя, а не о победе в будущей войне… Казалось, что Тильзитский мир поставил крест на патриотическом желании свести счёты с французами за Аустерлиц.

23 августа гвардия торжественно вступила в Петербург: первой шла пехота, за ней — артиллерия, потом — кавалерия, шествие которой открывал Кавалергардский полк.

Затем кавалергарды отправились на Шпалерную улицу, где находились полковые казармы и офицерские квартиры, а корнет Колычев, по приказанию цесаревича Константина, — прямиком на гауптвахту, под арест. Вина офицера заключалась в том, что он попробовал отпустить усы, которые в то время имели право носить лишь офицеры лёгкой кавалерии, гусарских и уланских полков. Вот такой ужасный проступок! Ну и что с того, что Колычев имел за Аустерлиц орден Святой Анны 4-й степени? Преступление против установленного порядка оказалось весомее боевых заслуг.

А ночью в казарме повесился рядовой солдат, очевидно, не ожидавший ничего хорошего от предстоящей мирной жизни… И это несмотря на то, что отношение к нижним чинам в Кавалергардском полку было, по определению современника, «патриархально-снисходительным», строгость наказаний — «весьма умеренная», а кулачная расправа офицеров с солдатами и унтерами вообще «считалась предосудительной»…

«Не успели войска вернуться из Пруссии, как требования маршировки “в каденс, тихим шагом”, “сохранения позитуры” и т. п. были усилены до последних пределов. Результатом таких требований было то, что на обучение существенному не оставалось времени, и под влиянием спроса стал всё более и более проявляться тип генерала, способного дать блистательный вахтпарад, но не способного маневрировать под огнём на местности. Неохотно и уступая только крайней необходимости, приняли глубокий строй и рассыпную стрельбу, но дух линейной тактики продолжал витать над русской армией»^{91}.

Удивительно, но из цитируемого нами третьего тома подробнейшей «Истории кавалергардов» этот период полковой жизни фактически выпадает. Глава V «Тильзит» заканчивается информацией о том, что 30 августа 1807 года все офицеры гвардии, бывшие в походе, были приглашены на высочайший обед в Таврический дворец, а в следующей, VI главе «Отечественная война» после краткого обзора европейских событий даётся письмо полкового адъютанта поручика Михаила Бутурлина от 19 февраля 1812 года с извещением о том, что через несколько дней кавалергарды выступят в поход. Таким образом, можно подумать, что почти пять лет прошли бесследно…

Но это, разумеется, было совсем не так!

На наше счастье, мы можем обратиться к запискам князя Волконского, служившего в полку как раз в то самое «безвременье». Полковые товарищи давно уже не смотрели на поручика, как на выскочку и «баловня фортуны» — в прошедшую кампанию князь показал, чего он на самом деле стоит. Перед началом Прусского похода Волконский был назначен адъютантом главнокомандующего генерал-фельдмаршала графа Каменского, а после его отъезда из армии в том же качестве перешёл к графу Остерману-Толстому, генералу, известному отвагой и самоотверженностью. Ревностно исполняя его поручения, князь заслужил в бою под Пултуском орден Святого Владимира 4-й степени с бантом, а в сражении под Прейсиш-Эйлау, где он был ранен пулей в бок, — золотой Прейсиш-Эйлауский крест. Потом он стал адъютантом барона Беннигсена и за Фридланд был награждён золотой шпагой «За храбрость».

Таким образом, князь превзошёл Орлова и прочих своих ровесников не только чином, но и наградами и, что ещё важнее, боевым опытом… Однако, как нам уже известно, гвардейцам теперь требовались совершенно иные навыки.

О том князь Сергей Григорьевич как раз и писал:

«Тут настаёт мне совершенно другая жизнь, уже не полная боевых впечатлений, а просто тяжкая фрунтовыми занятиями и пустая в общественном быте…