Михаил Орлов

27 ноября 1825 года в столице стало известно, что в Таганроге внезапно скончался император Александр I. Наследовать бездетному государю должен был следующий по старшинству брат — Константин. Однако ещё летом 1819 года Александр подписал завещание, передавая трон Николаю. Цесаревич Константин от престола отказывался.

Осторожный и мнительный Александр, явно опасаясь, чтобы никто не попытался ускорить «естественный ход событий», утаил завещание не только от русского народа, но и от своего ближайшего окружения и даже от самого наследника. И всё сложилось наихудшим образом: внезапная кончина царя смутила Россию. Сокрытие завещания вызвало сомнения в его подлинности, в отречение цесаревича не верили. В придворных кругах сложилась серьёзная оппозиция происходившему, что привело к междуцарствию: одного брата от трона не отпускали, другого — не пускали на трон. Ситуацией решили воспользоваться руководители Северного общества.

Вечером 12 декабря в доме Российско-Американской компании на Фонтанке, в квартире отставного поручика Рылеева, собралось большое общество — в основном офицеры гвардейских полков; ещё среди них были отставной гвардии поручик Иван Пущин, егерский полковник Булатов и кавказский герой драгунский капитан Якубович. Обсуждался план выступления…

«Постановлено было в день, назначенный для новой присяги, собраться на Сенатской площади, вести туда сколько возможно будет войска под предлогом поддержания прав Константина, вверить начальство над войском князю Трубецкому, если к тому времени не прибудет из Москвы М.Ф. Орлов. Если главная сила будет на нашей стороне, то объявить престол упразднённым»^{364}, — вспоминал поручик лейб-гвардии Финляндского полка Андрей Розен.

Когда почти все разошлись, Кондратий Рылеев, руководитель Северного общества и известный поэт, пригласил нескольких человек — в их числе были штабс-капитан гвардейского Драгунского полка Александр Бестужев, поручик Финляндского полка Оболенский, отставной артиллерист Пущин — пройти в свой кабинет. О чём они там говорили, осталось неизвестным, но в конце совещания полковник Преображенского полка князь Трубецкой передал кавалергардскому корнету Петру Свистунову два конверта, запечатанных сургучными печатями:

— Отвезёте это в Москву, генералу Орлову, — он протянул один конверт. — Мы приглашаем его в Петербург, принять начальствование над войсками. А это, — князь подал второй конверт, — в гражданскую канцелярию московского военного генерал-губернатора, титулярному советнику Семёнову.

— Но как же так, господа? — удивился корнет. — Сейчас, в канун выступления, — и уезжать?

Трубецкой обнял молодого офицера за плечи:

— Поверьте, поездкой этой вы принесёте куда больше пользы, нежели могли бы принести, оставаясь здесь. Слово чести! Берегите эти бумаги — в них судьбы общества и будущее России!

Впрочем, Трубецкой на допросе рассказывал всё совершенно по-иному:

«…Я к г. Орлову писать не решался до 13-го числа, когда, увидев, в каком я нахожусь в положении перед обществом, я в нём видел спасение и решился написать известное письмо от 13-го числа поутру, когда я не предвидел ещё, что бедствие последует так скоро… Притом я полагал, что если б переворот и исполнился во всём так, как я предполагал, то лицо г.-м. Орлова вселило бы более доверенности»^{365}.

Князь совсем не был так прост или даже труслив, как принято считать. Да, он не вышел к восставшим полкам, но во всё время возмущения не уходил от Сенатской и Дворцовой площадей, ожидая той решительной минуты, когда ему, совершенно незнакомому для мятежных солдат полковнику, следует подойти к каре, властно и уверенно подать команду «Вперёд!», которую они должны выполнить. Если бы он несколько часов кряду, пока собирались возмутившиеся части, стоял на площади вместе со всеми, то у нижних чинов невольно бы возник вопрос: мол, чего это он тут вдруг начал командовать? — и общего внезапного порыва не получилось бы. Вот только заветный час так и не наступил…

Итак, утром 13-го, задолго до того, как занялся поздний зимний рассвет, тройка покатила по Московскому тракту поставленный на полозья свистуновский возок. Нашёлся у Петра и попутчик — прапорщик квартирмейстерской части Ипполит Муравьёв-Апостол[224], получивший назначение в штаб 2-й армии.