Покойный император, сослав меня, мог только упрекнуть меня в безверии…»{343}
Испуг Пушкина понятен: в это время в казематы Петропавловской крепости привозили генералов и полковников, и судьбы их были очень неясны, что уж говорить о нём, чиновнике 10-го класса, то есть по Табели о рангах — подпоручике гвардии?! Ни в чём реально не виновный, но всем известный, со многими знакомый и ко многому причастный, да ещё и высланный из Петербурга предыдущим государем…
Вот так и родилась та фраза, которую любят повторять исследователи — про кишинёвскую ложу, «за которую уничтожены в России все ложи».
Но вспомним: «Перед отъездом на конгресс [в Верону], император Александр повелел в рескрипте на имя управляющего министерством внутренних дел графа Кочубея, от 1-го (13-го) августа 1822 года, все тайные общества, под какими бы наименованиями они ни существовали, как-то: масонских лож или другими, закрыть и учреждения их впредь не дозволять; всех членов этих обществ обязать, что они впредь никаких масонских и других тайных обществ составлять не будут, и, потребовав от воинских и гражданских чинов объявления, не принадлежат ли они к таким обществам, взять с них подписки, что они впредь принадлежать к ним не будут; “если же кто такового обязательства дать не пожелает, тот не должен остаться на службе”»{344}.
Ещё раз обратимся к труду академика Нечкиной: «В ноябре 1821 г. по особому царскому приказу закрываются все масонские ложи Бессарабии». От ноября 1821-го до августа 1822 года — «дистанция огромного размера». Думается, что дальнейшие объяснения не требуются…
Хотя, как мы можем понять, было в деятельности «Овидия» нечто такое, из-за чего были закрыты все масонские ложи в Бессарабии…
Семевский объясняет это тем, что донесения полицейских агентов из 16-й дивизии «встретились» с информацией о деятельности кишинёвской ложи: «Это донесение окрасило особым светом другие, дошедшие до сведения Александра I, донесения о том, что будто бы в Измаиле учреждается масонская ложа под управлением генерал-майора Тучкова[213], а в Кишинёве прибывшего из Молдавии князя Суццо. В феврале этого года Ипсиланти провозгласил греческое восстание… В том же 1821 г. была представлена Александру I записка Грибовского о тайном обществе, закрыты масонские ложи в Царстве Польском и проч. Решено было действовать в Бессарабии весьма энергично. 19 ноября 1821 г. князь Волконский сообщил генералу Инзову, который сам был масоном (он состоял членом ложи Золотой Шар в Гамбурге), повеление государя немедленно закрыть все существующие в Бессарабии масонские ложи “и впредь иметь неослабное наблюдение”, чтобы их не было в этом краю под страхом строгой ответственности»{345}.
Дела в дивизии шли своим чередом. Презрев «фрунтовую акробатику», генерал Орлов требовал прежде всего улучшать боевую выучку. Сам же он, человек широких взглядов и смелых идей, решился проверить на практике некоторые свои экономические выкладки и основал в Кишинёве сургучную фабрику. Этим Михаил смутил многих: генерал, дивизионный начальник, и вдруг — владелец фабрики.
Почти ежедневно у Орлова собирались генералы и офицеры — его единомышленники, спорили, вели нескончаемые разговоры. Казалось, впереди у них ещё немало времени для работы, подготовки к грядущим преобразованиям, а сейчас можно и нужно всё основательно обсудить, обдумать и определиться.
Раевский успешно руководил дивизионными школами, а по вечерам, запершись в своём кабинете вдвоём с Охотниковым — капитан оставался в Кишинёве, где у него были домик и виноградник, — трудились над запиской «Рассуждения о солдате». Писал Раевский вполне в духе приказов Орлова:
«Наши офицеры, большей частью взросшие в невежестве и не получа хороших начал, презрели все уставы и порядок, на которых основана истинная дисциплина, — приступили к доведению солдат не терпением и трудами, но простым и легчайшим средством —
Солдат не ропщет на законное и справедливое наказание, но он ненавидит корыстолюбивого и пристрастного начальника»{346}.
По мнению Раевского основной причиной многих бед являлись косность, невежество и необразованность.
Вот только кто бы мог знать, что двое из юнкеров, столь внимательно слушавших уроки майора, затем старательно и грамотно составляли доносы на своего наставника. 16-я пехотная дивизия была буквально наводнена агентами тайной полиции, и «нечувствительное» наблюдение было установлено даже за её командиром. Давний друг и однополчанин Орлова, генерал Киселёв, всячески стремился расширить это агентурное присутствие — по собственному его выражению, «дух времени заставляет усилить часть сию».
Но кто может осуждать Павла Дмитриевича, ревностно выполнявшего свой долг? Дружба дружбой, а служба службой. Каждый сам выбирает себе дорогу…
…Кишинёвская управа доживала последние свои недели, и очень скоро дивизия, которую нижние чины с гордостью именовали «Орловщиной», будет называться так лишь в документах следствия.